Соседка поняла намек Старыгина, что, как только автобус остановится в Петербурге на Балтийском вокзале, они распрощаются, причем без всякой сердечности, и больше никогда не увидятся. И что совместная шестичасовая поездка на автобусе если и повод для знакомства, то вовсе не обязательно это знакомство потом продолжать. Даже крайне нежелательно.
Агриппина бросила на Старыгина косой взгляд, но, надо думать, признала его правоту. А скорее всего, он был ей так же несимпатичен, как и она ему. Поэтому она не стала заедаться, а продолжила рассказ.
Она собралась уже уходить из больницы, когда в ординаторскую вошел дежурный врач и пригласил ее поглядеть на поступившего ночью больного.
– Вам это будет интересно!
Больной, вернее раненый, находился в отдельном боксе. Ему уже оказали помощь, он лежал на спине, на груди – тугая повязка. Это был молодой человек, бледный от потери крови, со спутанными светлыми волосами и запекшимися губами.
Сестра внесла капельницу. На вопрос доктора Кудряшовой, какие у юноши ранения, дежурный врач ответил, что рана одна, колотая. Удар в левую сторону груди длинным узким стилетом. Удар нанесен сильной твердой рукой, несомненно, с намерением убить.
– В левую сторону груди? – Агриппина удивленно рассматривала повязку. – Но ведь…
– Да-да, – улыбнулся дежурный врач, – нападающий метил в сердце. И попал бы, потому что ударил умело, но, к счастью для молодого человека, в строении его тела присутствует некоторая аномалия. Я, собственно, поэтому вас и позвал.
Он показал снимки, и Кудряшова увидела, что сердце у больного расположено не совсем там, где ему должно находиться.
– Неужели у раненого сердце с правой стороны? – вклинился тут Старыгин.
– Отчего же вы удивляетесь? – Его собеседница пожала плечами. – Это хоть и редкий, но вполне естественный случай. Сердце слегка смещено вправо, так бывает. Это спасло больному жизнь. Рана, конечно, глубокая, задето легкое, он потерял много крови, но сердце, к счастью, не затронуто, так что все с ним будет в порядке. Рана заживет быстро – организм молодой, сильный.
– Ну, а стихи-то тут при чем? – опомнился Старыгин.
Рассмотрев снимки, доктор Кудряшова переключилась на больного. Он был в таком возбужденном состоянии, что сестра никак не могла установить капельницу. Больной ворочался в кровати, метался, рискуя сбить повязку, был весь в поту и бормотал в бреду какие-то непонятные слова. Прислушавшись, Агриппина с удивлением узнала латинские стихи. Да-да, вот эти самые, «бокалов звон и бренчанье шпор, малиновый плащ с плеча» и так далее.
– А вы откуда знаете латынь? – снова не выдержал Старыгин, но тут же осекся под ее насмешливым взглядом.
– Я же все-таки врач, для нас некоторые познания в этой области обязательны. А когда училась, захотелось почитать трактаты Парацельса и Авиценны. Он-то писал на арабском, но я предпочла перевод на латинский, с арабским уж совсем туго…
Старыгин согласно кивнул и подумал, что, наверное, она и вправду увлечена работой и замечательный специалист в своем деле. Он, конечно, уважает таких людей, однако именно эта женщина была ему неприятна. Есть в ней что-то грубоватое, если не сказать, жестокое. А также внешность, уж слишком она запущена. Эти кое-как подстриженные волосы, сухая кожа, жесткий взгляд, полное отсутствие косметики… Впрочем, ему нет до этого дела.
– Что еще вы можете сказать о молодом человеке? Вы представляете примерно, как он выглядел до болезни? И кем был?
Наверное, ей показалось, что Старыгин задал вопрос слишком требовательно, потому что сперва она нахмурилась, но потом поглядела в окно и поняла, что времени на выяснение отношений совсем не осталось.
Раненый поступил в клинику поздно ночью. Машину «Скорой помощи» вызвал швейцар ресторана на Ратушной площади. Ресторан работал до последнего посетителя, и развеселая компания финских туристов задержалась допоздна.
Швейцар подремывал в холле, дверь по позднему времени была закрыта, да и холодно было, все же зима.
Швейцар не видел, откуда появилась темная, с трудом передвигающаяся фигура, он опомнился только, когда увидел, что человек сползает по стеклянной двери, оставляя за собой кровавую полосу. Когда открыли дверь и рассмотрели пострадавшего, то увидели, что кровавый след тянется от узкого переулка вдоль части площади. Очевидно, его ранили в безлюдном переулке, и человек из последних сил добрел до освещенного ресторана. Когда его подняли с ледяных каменных плит, он уже потерял сознание.
В больнице обработали рану, сделали переливание крови, однако раненый в себя не пришел. Он бредил, метался в жару и говорил на непонятном языке, который только она, доктор Кудряшова, идентифицировала как латынь. Потом, правда, сказал несколько слов по-русски. Но это ни о чем не говорит – в Таллинне, по последним сведениям, проживает едва ли не четверть русских.
Документов при нем никаких не нашли, в карманах вообще ничего не обнаружилось – ни бумажника, ни ключей, ни паспорта.
Тут соседка Старыгина немного помедлила, вроде как запнулась, но он не обратил на это внимания.
– Полицию вызывали? – спросил он.
– Разумеется, – она пожала плечами, – те решили, что юношу ограбили. Обещали утром прислать в больницу следователя. Врачи передали им, чтобы не торопились – все равно с раненым поговорить пока нельзя, он в себя не приходит. Но непременно очнется – здоровый, красивый парень, кожа чистая, мускулы накачанные, видно, в тренажерный зал ходит регулярно. Что еще? Одежды я его не видела, где-то она у них лежит, вся кровью измазанная, но по внешнему виду могу сказать, что парень не из бедных. Волосы хорошие, руки чистые, даже, кажется, маникюр у него был… Сам весь гладкий, загорелый… и вот еще что… по некоторым признакам ясно, что нюхал он кокаин. Не то чтобы наркоман, а так, баловался. А такое удовольствие только обеспеченным людям доступно.
– Ну что, судя по вашему описанию, к нему вполне подходят эти стихи, – протянул Старыгин, – они характеризуют богатого щеголя, этакого легкомысленного прожигателя жизни – «Бокалов звон и бренчанье шпор…». А листка, вырванного из старой книги, при нем не нашли?
– Может, и был листок, да остался там, на месте преступления.
– Да, в этом случае убийца прокололся… – протянул Старыгин, – никак он не мог предположить, что у парня сердце не на месте. Что ж, молодому человеку повезло. Непонятно только, откуда он знает латынь…
– А он ее вовсе может и не знать, – невозмутимо ответила Агриппина, – просто слышал этот текст от нападавшего, вот и отпечаталось в памяти… Такие случаи бывают…
– Ну, вам виднее, – вздохнул Старыгин. – Однако боюсь, что мой знакомый инспектор Мяги об этом случае не узнает. То есть, может, и узнает, но никак не свяжет его с предыдущими тремя убийствами. А ведь связь несомненно есть.
