Секстензор не откликался.
«За что… — металось в Витиной голове. — Всего раз, подумаешь?! Разок всего… Я даже не кончил! НЕ КОНЧИЛ!!! Какая ж это неверность…»
Оказывается, прав был покойник: нельзя — с бабой. Можно только с Ним. Воздержание — вовсе не бред; но кто же мог знать это наверняка?
— Нечестно, бля… — бормотал майор. — «Кончина»… Вот тебе и кончина…
Он обнял стену, заколотив ладонью в стенд. Ладонь непроизвольно сложилась в кулак, со стены что-то посыпалось. Плохо Вите было. Что там похмелье или грипп? Никогда ещё не было так плохо. И если б способен он был сейчас к анализу — понял бы: так приходит одиночество.
— Заключим новое соглашение! — загорелся он. — Что вам надо? Душу, печень, простату… берите. Я — ваш! Я виноват, но осознал. Землю буду грызть, но оправдаю высокое доверие. Мы одной крови. Где расписаться?
Говорил он вслух — гулко, торопливо и безумно, и какое везение, что в коридоре не было никого из коллег.
А невидимый хозяин презрительно молчал…
Если я с вами одной крови, то и расписываться надо кровью, подумал Неживой. Достал складной нож. Задравши рукав, приставил лезвие к руке, сделал надрез… Красное на мертвенно-бледном — засочилось, закапало.
Боль и сюрреалистическая картинка его отрезвили.
Всё кончено.
Не будет больше наслаждения, не сравнимого ни с чем, буквально ни с чем. Нет больше никаких «Вас», «Их» или даже «Его», есть только Я. Единственный партнёр и симбионт майору Неживому — сам Неживой Виктор Антонович. Было так, пусть и будет. Кого ты молишь, позорище? Угомонись…
— Хотите правду? — сказал тогда он. — Эта ваша нечистая сила — никто и звать никак. Пуговицы оторванной не стоит. Всё ведь чужими руками, типа «сутенёров», за которых делаем мы, а они надувают щёки. Не сила, а туфта. А капризов-то, капризов, как у целки-гимназистки!
Он побрёл в конец коридора и, отдалившись от печального места, подвёл итог сказанному:
— Срать на вашу Кундалини.
Запомнил мудрёное слово, чертяка.
* * *
Почему, кстати, менты зовут отдельных представителей ФСБ «сутенёрами»? Это повелось ещё со времён славного КГБ, когда тамошние остряки родили обидную шутку: «У КГБ есть одна сестра — милиция, и та проститутка». Но если сестра — проститутка, то старший брат кто? Вот именно.
Эта сплетня — так, попутно…
…Секстензор был уничтожен в сортире, как Неживой и планировал вначале. Превратить его в хлам — пустяки, минутное дело. Провода с чехлом накрошил при помощи складного ножа, в котором кроме лезвий были и ножницы, и щипчики, и много чего ещё. Пластмассовые детали раздавил в руке, ярости на это хватило. Да и была ли эта их радиолюбительская поделка чем-то другим, кроме как хламом? Весь этот бросовый комплект, если хоть немного подумать, не должен работать; да и, как выяснилось, не желал работать!
Крохотную кассету, изъятую из диктофона, постигла та же участь.
Обломки, обрывки и клочки спустил в унитаз, заворачивая их в туалетную бумагу, чтоб легче было сливать. Туда же кануло любовное письмо от капитана Гаргулия и фотография метафизического Рафаэля.
Зачем такое варварство, неужели по принципу «если не мне, то никому»? Не надо опошлять: просто опытный опер избавлялся от улик, способных связать его с опасной историей. Ну и, конечно, что-то ещё было, какие-то хитросплетённые мотивы, в которых Виктор сам себе не мог признаться. Как же без фрейдовщины и без подсознания.
Шараханье из крайности в крайность — признак тонкой и ранимой натуры, как бы ни нравилось тебе именоваться зверем…
В урне под раковиной обнаружилась вскрытая банка заплесневевшей кабачковой икры. Очень кстати кто-то выбросил. Неживой сунул в эту банку, во-первых, диктофон, а во-вторых, «левые» ключи, прежде всего — от комнаты, где размещался Дыров. Предварительно промыл и то и то под краном. Кто полезет искать в этой гадости? А если и полезут, какое отношение к находке имеет Неживой? Да никакого…
Сделано.
Он сполоснул пальцы и покинул сортир, думая о будущем, и думы эти были горьки.
* * *
Телефон он услышал ещё из коридора и припустил со всех ног. Влетел в распахнутую настежь дверь, грудью встречая звонок.
Начальник Управления генерал-майор Сычёв сдержанно произнес:
— Неживой? Второй раз звоню.
— Виноват, в аппарате контакт барахлит, — нашёлся майор.
— Зайдите ко мне, когда освободитесь.
Виктор постоял некоторое время с телефонной трубкой в руке, сдавливая пальцами ни в чем не повинный пластик.
КОГДА ОСВОБОДИТЕСЬ…
Мог бы сказать и «когда кончите». Генеральский уровень издевки! Да еще на «вы».
Вот теперь — всё. Конец. Увольнение без права восстановления, как пить дать. По статье, хи-хи, «Дискредитация правоохранительных органов», — чтобы оставшихся любителей пошалить оторопь взяла… Ноги были ватные, держали тренированное тело с трудом — очень странное, неизведанное ощущение. Но двигаться было нужно, мало того, следовало поторапливаться.
Если тебя желает лицезреть Сам, будь достоин Его взгляда, таково золотое правило служебной механики. Для подобного случая майор Неживой всегда держал наготове комплект свежей, опрятной формы. Он стремительно переоделся во всё новое — костюм, рубашка, галстук, — и вытащил из нижнего ящика электрическую бритву. Побрился, хоть сегодня утром и утруждал себя этой процедурой.
Более чем на три минуты задерживаться было нельзя, и майор уложился в отведенный норматив с большим запасом.
До нужного этажа он добрался бегом. Опять бегом! Мелькали коридоры и лестничные марши, папка с рапортом на увольнение тянула к полу, мешая плечам распрямиться. Реальность поставили на паузу. Приемная начальника была пуста, секретарша отсутствовала. Но был включен селектор. Разобравшись в ситуации, Виктор осторожно сказал в пустоту:
— Майор Неживой по вашему приказанию прибыл.
— Заходи, — хрюкнул динамик.
Кабинет был размером со спортивный зал, чтобы каждый входящий в полной мере ощущал свою ничтожность. Где-то вдалеке размещался стол, казавшийся отсюда игрушечным. Виктор остановился на пороге, ожидая: подзовут или оставят у дверей, дадут шанс или применят первую степень унижения?
Разговаривать с подчиненным через зал, жестко обозначив дистанцию, — это сразу показать, кто ты такой и где твоё место.
Генерал стоял спиной, даже не оглянулся. Что-то там разглядывал на улице сквозь черное стекло.
— Есть вопрос, — гулко сообщил он.
И надолго замолчал.
«Ну давай же, давай! — мысленно воззвал к нему вошедший. — Бей!»
