— Все они — паразиты! — поддержал ее Волтон. Он громко закашлялся и, харкнув на стену, довольно улыбнулся, заметив, что плевок попал в фотографию грудастой фотомодели. — Как насчет этой? — спросил он.
Грант покачал головой.
— Ладно, давайте кого-нибудь другого, — согласился Волтон. — Вообще, мы будем кого-нибудь убивать или нет?
— Надо подождать, — ответил Грант. — День или два, пока не узнаем, что им сказала Салли.
— Надеюсь, ты ей доверяешь? — с вызовом спросил Волтон.
— Что ты имеешь в виду? — отозвался Грант.
— Я имею в виду, что она не расколется и не выболтает полиции наши имена.
— С какой стати ей это делать? — поинтересовалась Дженифер Томас.
— Она была девушкой Гранта, ведь так? — напомнил Волтон. — Может быть, она захочет оказаться на свободе, чтобы снова встретиться со своим любовником, забыв, что идет война.
— Она не выдаст нас, — уверенно ответил Грант.
— Хорошо бы. Иначе я тебя убью.
Волтон снял с пояса длинный острый нож и указал отточенным, как бритва, лезвием на Гранта.
— Попробуй, — ответил тот и сжал рукоятку висевшего у него на поясе кинжала.
— Перестаньте, ради Бога! — закричал Пол Гарднер. — Мы должны быть едины, чтобы продолжать борьбу, а не резать глотки друг другу.
— Он прав, — отозвалась Мария Чалфонт.
Волтон кивнул и спрятал нож.
Остальные молча смотрели на них.
Но вдруг, словно повинуясь какому-то сигналу, они поднялись и, подойдя к Гранту, тоже стали рассматривать фотографии, тихо переговариваясь друг с другом.
Большинство имен было им известно, оставалось только выбирать.
Грант указал на одну из фотографий.
Остальные кивнули.
Выбор был сделан.
Надзирательница Джозефина Грэгори сняла с пояса связку ключей и, громко звеня ими, стала отыскивать нужный. Ключи были прикреплены к ее поясу цепочкой, такой же длинной, как бесконечная вереница лет, проведенных ею в тюрьме Холловэй в качестве надзирательницы.
Когда она повернула ключ в замке, сержант полиции Вик Райли посмотрел на нее и достал из кармана пачку сигарет. Он уже собрался прикурить, но надзирательница с укоризной обернулась к нему. Сержант пожал плечами и сунул сигарету обратно в пачку «Мальборо». Он даже едва не извинился. Она смотрела на него так, словно он должен просить прощения уже за то, что только подумал о сигарете. Ее волосы были забраны в пучок на затылке, такой тугой, что, казалось, от этого натянулась кожа ее лица и подозрительно прищурились глаза. Своими манерами она напоминала Райли школьную наставницу, готовую в любой момент ударить его линейкой по пальцам.
Она прошла в дверь и, пропустив Райли за собой, снова заперла замок.
Полицейский оказался в следующем длинном коридоре, по обеим сторонам которого тянулись железные двери, каждая в три дюйма толщиной и непременно светло-бежевого цвета. Местами краска отстала, оголив ржавчину. Глазки в большинстве камер были открыты, и, ожидая возившуюся с замком надзирательницу, он увидел через глазки два-три лица, пялившихся на визитера.
— Е...Й подонок! — прокричал чей-то голос.
— Сука!
За этим последовал хор, сопровождавший их до конца пути.
— Где твой дружок, пидор?
Райли едва сдержал улыбку, увидев выражение лица надзирательницы Грэгори.
— Козлы!
— Умрите... суки!
Каждый их шаг сопровождался новым ругательством.
— Еще один легавый!
Райли никогда не переставал удивляться жестокости обитателей Холловэя. Он неоднократно бывал в этой тюрьме и всякий раз убеждался, что содержащиеся здесь женщины намного опаснее отбывающих срок в тюрьмах Скрабе или Дартмур преступников-мужчин.
Сейчас он размышлял, какой прием окажет ему Салли Риз.
Она еще не была осуждена, но ее посадили в одиночку, в первую очередь, в целях ее же собственной безопасности. Соучастие в убийстве миссис Дональдсон и ее детей ставило Салли на самую нижнюю ступень иерархической лестницы уголовного мира. По неписаным законам тюрьмы, особенно женской, самым тяжким преступлением являлось растление малолетних и тем более — убийство детей. «Посади мы Салли Риз в общую камеру, — подумал Райли, — она, скорее всего, была бы уже мертва». Поэтому она и сидела в одиночке.
С тех пор как он допрашивал ее об этих убийствах, и в особенности о других соратниках Джонатана Крофорда, прошло уже больше недели. Поначалу она блефовала и бравировала, даже угрожала Райли. Но в конце концов он ее сломил, сказав, что самое большее, на что она может рассчитывать после суда, — жизнь в камере площадью двенадцать квадратных футов. «Не особенно радужная перспектива для такой молодой женщины», — напомнил он ей.
Райли оставил двадцатилетнюю девушку размышлять о своем будущем, упомянув предварительно, что наказание может быть и не таким суровым. Если она назовет несколько имен, тогда ограничатся заключением лет на двенадцать— пятнадцать.
Об этом стоило подумать.
Райли очень надеялся, что задел Салли за живое, ведь ни он, ни другие сотрудники, работающие по этому делу, не имели ни малейшего представления, где искать приятелей Крофорда. Однако никто не сомневался, что затеянное Крофордом безумие не прекратится после его ареста.
Салли Риз — единственная ниточка, и, если умело за нее потянуть, можно предотвратить дальнейшие убийства.
Если, конечно, она захочет говорить.
Надзирательница Грэгори остановилась у двери камеры и снова стала искать в связке нужный ключ. Возясь с ключами, она заметила, что глазок изнутри завешен одеялом.
— Ах ты! Она всегда так делает, — сказала она Райли. — Она, видите ли, не хочет, чтобы мы за ней шпионили!
Сержант полиции кивнул, глядя, как поворачивается ключ.
— Эй, Риз! — прокричала надзирательница, открывая дверь и входя в камеру. — К тебе пришли...
Внезапно ее голос упал до невнятного шепота, а лицо стало мелово-бледным. Райли шагнул в камеру и увидел то, что так потрясло его провожатую.
Кровь была повсюду: на голых стенах, на полу, на кровати... И посередине камеры, в луже уже начавшей сворачиваться крови, лежала Салли Риз.
Райли не мог понять, как ей удалось отвернуть от кровати железную ножку. Он не представлял, как она могла вытерпеть адскую боль, отворачивая болты: пальцы ее были стерты почти до кости. И уж совершенно не укладывалось в голове, как смогла она убить себя этой ножкой кровати.
Как смогла она воткнуть ее себе, в живот и, надавив сверху обеими руками, свести счеты с жизнью этим чудовищным харакири.
Он попробовал представить, как долго она умирала, сколько времени текла из раны кровь и кишки кровавыми щупальцами вылезали из разорванного живота. Он пытался сообразить, насколько длинным и мучительным был ее конец.
