Что ж, некоторые перспективы вырисовывались.
Энди был в дурном расположении духа. Трумен Капоте, пришепетывая из-за своих дурацких клыков, злорадно рассказал ему о пародии Александра Кокберна на беседу, произошедшую за ланчем между Уорхолом, Колачелло и Имельдой Маркос, и процитированную в «Интервью». Энди, разумеется, пришлось прямо в разгар вечеринки сесть и внимательно изучить это произведение. Согласно версии Кокберна, Боб и Энди пригласили графа Дракулу на ужин в ресторан Мортимера, что в Верхнем Ист-Сайде, и принялись подкалывать его, задавая вопросы вроде: «Не жалеете ли вы, что не можете поехать на Рождество в Трансильванию?» или «Вас по-прежнему заставляют заботиться об имидже и вести себя определенным образом?»
Джонни прекрасно понимал, что на самом деле якобы невозмутимый художник расстроился из-за того, что его обскакали. Теперь Энди не сможет взять интервью у Дракулы. Он надеялся, что Джонни сможет выступить в качестве медиума между ним и духом своего Отца – ведь другие прежде помогали ему заполучить для журнала таких персонажей, как ассирийский демон ветра Пазузу и Гудини. Энди ценил Джонни не просто за то, что он вампир; было важно, что он – прямой потомок Дракулы.
Джонни уже не ощущал присутствие Отца так отчетливо, как прежде, хотя и знал, что отец всегда рядом. Казалось, он полностью поглотил собой этого великого духа, прислушиваясь к советам графа и продолжая его земную миссию. Прошлое подернулось дымкой. Он едва помнил Европу, как он там жил и умер, и рассказывал об этом разные истории именно потому, что каждый раз вспоминалось разное. Но в тумане неизменно маячила фигура красноглазого Дракулы, облаченная в черный плащ с капюшоном; она тянулась к нему, тянулась сквозь него.
Порой Джонни Попу казалось, что он и есть Дракула. Черчвард однажды почти поверила в это. Окажись это правдой, Энди пришел бы в восторг. Но Джонни был не просто Дракулой.
Он больше не был единственным. В этой стране, в этом городе, на этой вечеринке были и другие вампиры. Уже не феодалы Старого Света, члены Трансильванского Движения, высокомерные и жалкие одновременно, но американцы – не по рождению, так по призванию. Их экстравагантные имена были безлики, как копия с копии, и словно выражали идею мимолетности: Соня Блу, Сатанико Пандемониум, Скитер, Скумбалина. Едва лишь восстав из мертвых, эти метафорические (или реальные?) темные чада Энди Уорхола первым делом – как актеры, прошедшие первое прослушивание, – меняли имена. По их жилам струился золотой драк, и они продавали себя дампирам, наводняя собою Нью-Йорк, где было больше всего дракоманов. Денег у них было немало, не в пример большинству старших, которые сидели по своим замкам и участвовали в ТД, но жили они в туристских трейлерах или в приютах и одевались в зловонные лохмотья.
Энди воспрянул духом. Юный вампир, представившийся как Ничто, заверил его в своей вассальной преданности и в знак почтения предложил ему свою руку, изрезанную вдоль и поперек. Энди ласково прикоснулся к ранам, но не стал пробовать кровь на вкус.
Джонни показалось, что он почувствовал укол ревности.
Джонни и Энди развалились на заднем сиденье лимузина. Люк в крыше был открыт, и они играли в кошки-мышки с первыми отсветами зари.
После многочисленных светских мероприятий, которые они посетили этой ночью, у Джонни голова шла кругом, и от болтовни звенело в ушах – как от кутерьмы, которую устраивали духи, проглоченные вместе с человеческой кровью. Ему захотелось, чтобы гул голосов наконец сменился тишиной; он заставил свой мозг успокоиться. Облако тишины тут же накрыло город.
Джонни весь раздулся от избытка крови: на каждой вечеринке к нему подходили юноши и девушки и подставляли свои шеи. Энди тоже выглядел весьма оживленным: видно, и ему удалось сделать за ночь пару осторожных глотков. Джонни чувствовал, как им овладевает усталость, и понимал, что, облегчившись и поставив благочестивых католиков за работу, он будет вынужден весь день провести в летнем холодильном гробу – роскошном агрегате, которым он обзавелся в Нью-Йорке.
Прямоугольник беззвездного неба у него над головой отливал серо-голубым предзакатным светом. Через стекло пробивались красноватые отблески, отраженные зеркальными фасадами на Мэдисон-авеню. Легкий туманный холодок раннего утра выгорел в мгновение ока, как старый вампир. Наступал еще один убийственно жаркий день, грозящий загнать их обоих в логова на ближайшие двенадцать часов.
Они и не возражали: возразить было нечего.
Валери Соланас была основательницей и единственным членом Общества Уничтожения Всех Вампиров (Society for Killing All Vampires), а также автором «Манифеста ОУВВ» («SKAV Manifesto»). Из «Манифеста» можно выдернуть некоторые довольно забавные цитаты, например: «Просвещенные вампиры, желающие продемонстрировать свою солидарность с нашим Движением, могут это сделать, убив себя сами», – но в целом это довольно тоскливое чтиво, не в последнюю очередь потому, что Валери никогда толком не отдавала себе отчета в том, что именно она разумеет под словом «вампир». Конечно, как ученый, я прекрасно понимаю, сколь нетерпимо она должна была относиться к тому, что считала неважным: например, к составлению программы действий и к четкий дефинициям научного стиля. В конце концов, Валери была психопаткой-параноиком, и вампиры для нее были врагами, дружно преследующими ее и ставящими ей палки в колеса. Первое время, говоря о вампирах, она имела в виду даже не самих носферату, но угнетавших ее патриархальных личностей определенного типа. А под конец она стала считать вампирами всех на свете.
Она снялась в одном малоизвестном фильме – «Я, вампир» («I, Vampire», 1967) – и во время съемок близко сошлась с Томом Бейкером, сыгравшим вампира лорда Эндрю Беннетта, и с Ультра Вайолет, а также с носительницей чудного имени Беттиной Коффин[16] и силуэтом Нико, проявлявшемся на пустом экране. У нее имелся не один зуб на Энди Уорхола: он потерял сценарий, который она прислала ему; он так и не опубликовал ее книгу; не сделал ее знаменитой – но ведь еще у дюжины Людей-кротов было не меньше причин на него злиться. Билли Нейм как-то сказал, что у него никогда не было полной уверенности в том, кого именно ему следует убить, себя самого или Энди, и он постоянно откладывал принятие окончательного решения.
Фильм Оливера Стоуна «Кто стрелял в Энди Уорхола?» («Who Shot Andy Warhol?») – это всего лишь кульминация целого тридцатилетия догадок и домыслов. Но повторяю: теории Стоуна и прочих, предполагавших наличие заговора, не имеют или почти не имеют реальных оснований, и Валери Соланас действовала в одиночку, от начала и до конца, ни с кем не сообщаясь и не сговариваясь. Главный и вполне разумный тезис Стоуна состоял в том, что в июне 1968-го кто-то непременно должен был стрелять в Энди Уорхола; если бы Валери не вышла к барьеру, нашлась бы еще дюжина человек, готовых переплавить семейное серебро на пули. Но сделала это именно Валери.
