В кэбе Соверен проехал через центр города, через площадь Фаланг, мимо здания парламента, Королевских казарм и часовой башни, полюбовался шпилями Вестфальского собора и приказал остановить в районе Лонг-Энда.
Вся неприятность с Саймоном Кипсейком состояла в том, что обитал он в берлоге на Клаузен-стрит, под самым носом у Папаши Тика. При всем том, что средства позволяли старику переселиться в район поприятней. Возможно, он сидел у Папаши Тика на крючке. Или же действительно не любил ничего, кроме родных стен.
Лонг-Энд встретил Соверена заполненной по случаю солнечного дня набережной, криками чаек, прогулочными катерами, бороздящими близкую речную гладь. Дальше по берегу потянулись портовые склады и пирсы, но Соверен взял правее, окунаясь в липкую тьму припортовых улочек.
Здесь всюду пахло рыбой и дегтем, из кабаков доносился рев пропитых глоток, дети все как один бегали в полосатых рубашках. Гостиница «Парус и медуза», прилепившаяся к остаткам крепостной стены, ранее огораживающей порт, имела статус тихого и ничем не примечательного заведения. Немногим было известно, что в ней собирались контрабандисты, перевозящие запрещенные товары по всему Престмуту. Джин, бренди, ром, хлопок из северо-американских штатов, сахар и фрукты. В общем, все то, с чего, если ты богач, нужно отстегнуть Его Величеству грабительский процент.
А так-то мы всей душой. Правь, Британия!
Соверена здесь не знали, но ему был нужен лишь один человек, некогда пойманный и отпущенный им восвояси. Этот человек, прощаясь, сказал ему: «Если будет необходимость, найдете меня в „Парусе и медузе“, сэр».
Человека звали Алек Грондейл.
Года четыре назад он по божеским ценам поставлял выпивку половине кабаков Догсайд-филдс, не забывая и Неттмор. Соверен накрыл его с большим грузом в только что отстроенном канализационном канале, но, конечно, не во славу Короля, а в интересах Папаши Тика. Размах дела Папашу Тика слегка шокировал, и он испытал соблазн подмять контрабанду выпивки под себя, поэтому Алек Грондейл должен был тихо почить в том же канале с ножом в горле.
Но Соверен его отпустил. И Папаше Тику, уже после того, как ярость Папаши схлынула, обрисовал выгоду не иметь ссор с контрабандистами: и от облав прикроют, и достанут, что можно и что нельзя, и первой новостью поделятся.
«Ты слишком умный мальчик», — сказал тогда, скривившись, Папаша Тик.
В зале «Паруса и медузы» пологом висел табачный дым. Сквозь ругань и вопли слышался звон монет. Люди сидели за бочками у окон и в углах и за длинными столами в центре. Эфирные лампы зеленили пальцы и лица.
На стенах висела парусина. Стеклянный сосуд с настоящей медузой, распустившей в воде фиолетовые щупальца, стоял в нише у входа.
— Сэр, — позвал Соверена от стойки малый с простецким лицом и серьгой в ухе.
Соверен подошел.
— Вы не заблудились, сэр, нет?
— Нет. Мне нужен Алек Грондейл.
Физиономия парня на мгновение сделалась грустной.
— Он умер, сэр.
— У меня нет времени на шутки, — разозлился Соверен.
— Это не шутка, сэр. Алек Грондейл умер в тюрьме Хемптон месяц назад.
— Кто-нибудь… кто-нибудь ведет его дела сейчас?
Малый окинул Соверена внимательным взглядом.
— В вас есть что-то от «бобби».
Соверен хмыкнул.
— Я и есть бывший «бобби». Полпенса.
Малый уважительно присвистнул.
— Слышал. У вас, наверное, и «адамс» с собой?
Соверен стукнул полой сюртука о стойку. Парень оценил звук.
— За столиком у второго окна, сэр.
— Благодарю.
Соверен опустил на стойку шиллинг и прошел к бочке, за которой смотрел в окно, зажав в зубах трубку, пожилой уже, весь в шрамах моряк. Разносящая пиво пышная девчонка обмахнула его краем юбки.
— Я ищу того, кто сейчас занимается делами Алека Грондейла, — сказал Соверен.
Сидящий поднял на него пронзительно-голубые глаза.
— Назови себя сначала.
— Джеймс Соверен Стекпол.
Моряк кивнул, словно ничего другого и не ожидал. Трубка пыхнула дымом.
— Есть такое имя. Алек тебе был обязан. У тебя дело?
Соверен сел.
— Мне нужно по-тихому попасть в Догсайд, на Клаузен-стрит. Знаете дом, где живет Кипсейк?
— Да, это возможно, — сказал, помолчав, моряк. — Ближе к полуночи…
— Мне нужно сейчас, — наклонился Соверен.
В голубых глазах собеседника мелькнуло удивление. Он почесал за ухом, затем выбил пепел из трубки о бочку и поднялся.
— Пошли.
Несколько раз они свернули, углубляясь в лепящиеся друг к другу халупы, сколоченные, по ощущениям Соверена, из плавника и клееного шпона.
— Сюда.
Матрос открыл дверь одной из таких халуп.
Несколько крыс тут же прыснули по углам и нырнули в щели дощатого настила. Внутри было сыро и пусто. Стол, несколько корявых стульев и высокие полки, заполненные тряпочным барахлом.
— Это я, — сказал матрос в пустоту, и из неприметной ниши выступил долговязый парень в свитере крупной вязки и широких рыбацких штанах.
— Кто это с вами, дядя? — спросил он, пряча за пояс револьвер.
Матрос посмотрел на Соверена, словно и сам только сейчас обнаружил, что за ним кто-то увязался.
— Псих, — сказал он. — Хочет днем попасть на Клаузен-стрит.
— Мне отвести его?
— А сможешь? — спросил матрос. — Это друг твоего отца.
— Тогда здравствуйте, сэр, я — Адам, — парень, улыбаясь, подал Соверену узкую ладонь. Соверен пожал. — Сейчас, конечно, не лучшее время. Там прилив…
У него были светлые брови и короткая, едва наросшая, тоже светлая бородка. От Алека Грондейла ему достались насмешливые, карие глаза и прямой, чуть загнутый книзу нос. С Паркером они, наверное, были бы ровесниками. Соверен вспомнил вдруг, что подручный Тибольта уже с час ждет его у «Фалькафа».
— Но мы пройдем? — спросил он.
— Да. Только вам надо бы переодеться.
— Зачем?
— Канализация, сэр.
— У меня ничего нет.
— У нас есть, — сказал моряк, открывая дверь в комнату с дощатым лежаком и свисающими с потолка на цепях кожаными тюками.
Одежду Соверена завернули в плотный лист вощеной бумаги, сбрызнули сверху туалетной водой с жасминовым запахом и перевязали бечевкой. Вместо нее Соверен надел слегка пованивающие штаны и куртку. На ноги натянул высокие рыбацкие сапоги.
Моряк посмотрел на него и прибавил к костюму завершающий штрих — шляпу с провисшими полями, почти полностью закрывающую лицо.
— Вы готовы, сэр? — спросил Адам, застегивая макинтош.
В руках у него была длинная палка с железным крюком.
— Да, — сказал Соверен, прижимая пакет с одеждой к груди.
