И снова:
— Нам потребуется с полдюжины костюмов для подводных работ. Мы должны проникнуть в бассейн и осмотреть его. На это потребуется немалая храбрость, но в новолуние это не должно быть опасно, или мы уничтожим обитателя бассейна, тогда будет безопасно.
Мы снова занялись планами, принимали их, отвергали, а шторм продолжался — весь день и всю следующую ночь.
Спешу закончить. Во второй половине дня тучи начали рассеиваться, и Трокмартин с беспокойством следил за ними. К сумеркам они совершенно исчезли, и небо прояснилось. Показались звезды.
— Сегодня ночью, — сказал Трокмартин. — Гудвин, друг, побудьте со мной. Ночью он придет, и я должен бороться.
Я не мог ничего сказать. Примерно через час до восхода луны мы пошли в его каюту. Крепко закрыли иллюминаторы и зажгли свет. У Трокмартина была странная теория, что электричество может помешать его преследователю. Не знаю, каким образом. Немного погодя он пожаловался на усиливающуюся сонливость.
— Это просто усталость, — сказал он. — Совсем не похоже на ту сонливость. До восхода луны еще целый час. — Он зевнул. — Разбудите меня за пятнадцать минут до этого.
Он лег на койку. Я сел, раздумывая. И пришел в себя неожиданно. Который час? Я посмотрел на часы и бросился к иллюминатору. Было полнолуние, луна светила уже не менее получаса. Я подбежал к Трокмартину и потряс его за плечо.
— Вставайте, быстрее! — воскликнул я. Он сонно встал. Рубашка его распахнулась, и я с изумлением посмотрел на белую полоску у него на груди. Даже в электрическом свете она слегка светилась, и в ней как будто мелькали маленькие искорки.
Трокмартин, казалось, не вполне проснулся. Он взглянул на свою грудь, увидел сверкание и улыбнулся.
— О, да, — сонно сказал он, — оно приближается, вернет меня к Эдит. Я рад.
— Трокмартин! — воскликнул я. — Проснитесь! Не сдавайтесь!
— Не сдаваться? — повторил он. — Бесполезно. Сохраните карты. Приходите за нами.
Он подошел к иллюминатору и сонно отодвинул занавес. Луна ярко освещала корабль. Под её лучами полоса на его груди засветилась ярче, она отбрасывала мягкое свечение, казалось, она движется.
Он внимательно вглядывался и неожиданно, прежде чем я смог его остановить, распахнул иллюминатор. И я увидел, как что-то сверкающее быстро движется по лунной дорожке к нам, скользя по волнам.
В это же время донесся хрустальный звон и какой-то далекий, приглушенный крик.
Свет в каюте погас; очевидно, он погас на всем корабле, потому что послышались какие-то возгласы и беготня.
Я сжался в углу. У иллюминатора появилось сияние — завитки и спирали живого, белого, холодного огня. Он устремился в каюту и весь был заполнен танцующими, огненными точками, и над этим сиянием, как семь маленьких лун, горели семь огней. Сияние втянуло в себя Трокмартина. Оно окружало его, проходило сквозь него. Я видел, что его кожа приобрела прозрачность и белизну, как освещенный изнутри фосфор. Лицо стало неузнаваемым, нечеловеческим, с этим смешанным — двойным — чувством. Он мгновение стоял неподвижно. Столб света, казалось, заколебался, а семь огоньков рассматривали меня. Я еще более вжался в угол. Увидел, как Трокмартина тянет к иллюминатору. Каюта заполнилась бормотанием. Я потерял сознание.
Когда я пришел в себя, свет снова горел.
Но не было и следа Трокмартина!
Существуют поступки, о которых мы сожалеем всю жизнь. Думаю, что все происшедшее вывело меня из равновесия. Я не мог ясно рассуждать. Но я понял, что совершенно невозможно рассказать судовым офицерам о том, что я видел, что описал мне Трокмартин. Я знал, что меня обвинят в его смерти… И никто, кроме нас двоих, не видел появления странного феномена. Иначе я бы услышал разговоры об этом. Почему никто этого не видел, не знаю.
На следующее утро, когда было обнаружено отсутствие Трокмартина, я просто сказал, что расстался с ним в начале вечера. Никто не усомнился в моих словах, не расспрашивал меня. Его странное поведение было замечено всеми, его сочли полубезумным. И было официально объявлено, что он либо упал за борт, либо сам прыгнул туда во время неполадок с освещением, причина которых стала еще одной загадкой этой ночи.
Впоследствии те же соображения удержали меня от рассказа о случившемся коллегам ученым.
Но вот неожиданно эти соображения умерли, и я не уверен, что их смерть не является призывом Трокмартина.
Я отправлюсь на Нан-Танах, чтобы искупить свою трусость и отыскать обитателя бассейна. Я уверен теперь, что все описанное мной — абсолютная правда.
