Франни рассмеялась. Ей нравилось, когда отец говорил вот так. Но это случалось не часто, потому что женщина, приходившаяся ему женой, а ей матерью, вырвала бы ему язык и облила серной кислотой, так и брызжущей с ее ядовитого языка.
Ты должен доверять только себе, продолжал он, и пусть сильные мира сего поступают, как могут, с людьми, избравшими их. В большинстве случаев они обращаются с ними не очень-то хорошо, но и это нормально; они стоят друг друга.
— Твердый доход — вот в чем ответ, — сказал он Франни- Уилл Роджерс говорил, что это земля, потому что это единственная вещь, которую нельзя больше воспроизводить, но то же самое относится к золоту и серебру. Человек, который любит деньги, — ублюдок, такой достоин только презрения. А человек, который не может заработать и сохранить их, — дурак. Его не ненавидят, его жалеют.
Фран подумала, не имеет ли он в виду бедного Пола Кэрона, бывшего другом отца еще до ее рождения, но решила не спрашивать. В любом случае она не хотела, чтобы он рассказывал ей о том, что обдумывал многие годы. Зато он сказал, что она никогда не была обузой для них, в хорошие или плохие времена, и он с гордостью рассказывал своим друзьям, что смог ее послать учиться. Что не смогли сделать его деньги и ее мозги, говорил он им, она сделала по старинке, выпрямив спину и встряхнув волосами. Работать и работать упорно, если хочешь достичь чего-то. Ее мать не всегда понимала это. Женщины теперь стали другими, хотят они этих изменений или нет. И у Карлы никак не укладывалось в голове, почему это Фран не охотится за мужем.
— Она видит, что Эми Лаудер выходит замуж, — сказал Питер, — и она думает: «На ее месте должна быть моя Фран. Конечно, Эми хорошенькая, но если их поставить рядом, то Эми будет похожа на блюдо с трещинами». Твоя мать всю жизнь следовала старым правилам, и теперь она уже не изменится. Именно поэтому время от времени вы и царапаете друг друга, высекая искры, как от удара косы о камень. И в этом нельзя никого винить. Но ты должна помнить, Фран, — она уже слишком стара, чтобы измениться, а ты достаточно взрослая, чтобы понимать это.
Потом он снова принялся за работу, рассказывая, как один из его сослуживцев чуть не потерял указательный палец под прессом, потому что витал в облаках, пока его палец был под штемпелем. Хорошо, что Лестер Кроули вовремя успел оттащить его. Но, добавил он, ведь не всегда же Лестер будет поблизости. Отец вздохнул, как бы вспоминая, что и его тоже не будет, а потом повеселел, рассказывая ей об идее спрятать автомобильную антенну в обшивке капота.
Он переходил от одной темы к другой, голос его при этом был спокойным и добродушным. Тени отца и дочери удлинялись, двигаясь по рядкам впереди них. Его болтовня, как всегда, убаюкивала ее. Франни пришла сюда, чтобы кое-что рассказать ему, Но, как и с самого раннего детства, она приходила поговорить, а оставалась, чтобы слушать. Отец не надоедал ей. Но, насколько ей было известно, никто не считал его скучным или надоедливым — кроме матери, пожалуй. Он был великолепным рассказчиком.
Вдруг до нее дошло, что отец замолчал. Он сидел на камне в конце рядка, набивая свою трубку и глядя на нее.
— О чем ты думаешь, Франни?
Несколько секунд она тупо смотрела на него, не зная с чего начать. Она пришла сюда, чтобы рассказать ему все, но теперь не была уверена, сможет ли. Молчание повисло между ними, разрастаясь и увеличиваясь, и, наконец, она не смогла выдержать этой лавины. Она прыгнула.
— Я беременна, — просто сказала она.
Перестав набивать трубку, он посмотрел на нее.
— Беременна, — повторил он, как будто никогда раньше не слышал этого слова. Потом сказал: — О, Франни… это шутка? Или розыгрыш?
— Нет, папа.
Она подошла к концу рядка и села рядом. В голове у Франни стучало, ее подташнивало.
— Это точно? — спросил он.
— Наверняка, — ответила она, а потом — и в этом не было никакой наигранности, она просто не смогла удержаться, — Франни разрыдалась. Отец прижимал ее к себе одной рукой, казалась, целую вечность. Когда всхлипывания стали стихать, она заставила себя задать вопрос, который волновал ее больше всего:
— Папа, ты меня все еще любишь?
— Что? — Он растерянно взглянул на нее. — Конечно. Я так же люблю тебя, Франни.
От этого слезы снова нахлынули на нее, но в этот раз он предоставил ее самой себе, набивая тем временем трубку.
— Ты очень расстроился? — спросила она.
— Не знаю. Прежде у меня никогда не было беременной дочери, поэтому я просто не знаю, как должен вести себя. Это Джесс?
Она кивнула.
— Ты сказала ему?
Она снова кивнула:
— Он сказал, что женится на мне. Или заплатит за аборт.
— Свадьба или аборт, — задумчиво произнес Питер Голдсмит, попыхивая трубкой. — Он как двуликий Янус.
Опустив голову, она разглядывала свои руки, лежавшие на коленях, обтянутых джинсами. На костяшках пальцев и под ногтями присохла грязь. «Руки женщины говорят о ее привычках, — прозвучал в голове голос ее матери. — Беременная дочь. Мне придется отказаться от участия в церковных делах. Руки женщины…»
Ее отец сказал:
— Я не хотел бы вмешиваться в твою интимную жизнь больше чем нужно… на разве он… или ты… не предохранялись?
— Я принимала противозачаточные таблетки, — ответила она — Но они не помогли.
— Тогда я никого не могу винить, кроме вас обоих, — сказал он, внимательно глядя на нее. — Но и этого я не могу делать, Франни. Я не могу никого винить. В шестьдесят четыре забываешь, что чувствуют люди в двадцать один. Поэтому не будем говорить о вине.
Она почувствовала огромное облегчение, у нее даже закружилась голова, как при обмороке.
— А вот у твоей матери найдется немало упреков, и я не буду останавливать ее, но я и не буду на ее стороне. Ты понимаешь, что я имею в виду?
Она кивнула. Ее отец никогда не противоречил матери. По крайней мере, вслух. У нее был ядовитый язык. «Иногда, когда с ней споришь, ситуация выходит из-под контроля, — как-то сказал он Франни. — А когда она теряет самообладание, то может так исполосовать своего оппонента, что последующие извинения уже ничем не помогут раненому». Франни тогда еще подумала, что ее отец, наверное, много лет назад был поставлен перед выбором: продолжать восставать, что закончилось бы разводом, или сдаться на милость победителя. Он выбрал второе — но на своих собственных условиях.
Она спокойно спросила:
— Ты уверен, что сможешь не вмешиваться, папа?
— Ты просишь меня принять твою сторону?
— Не знаю.
— Что ты собираешься делать?
— С мамой?
