Сейд удивленно посмотрел на базарного рассказчика:
– Ты, кажется, не очень-то доволен тем, что это должно произойти?
Впервые за время их знакомства устад вдруг отвел свой пронзительный взгляд, посмотрел в землю, пожал плечами:
– Кто я такой, чтобы обсуждать решения праведников, имамов мусульманских джемаатов, которые наверняка лучше меня, скудоумного, знают, что будет лучше для эхли-муслим... Мне лишь жаль, что, лишенный поддержки прочих мусульман, Лев Пустыни наверняка будет обречен на скорое поражение и повержен крестоносцами. Истории же о его подвигах всегда собирали много слушателей... теперь этих историй не будет! Наверное, я лишь об этом и жалею... О подвигах, которые он совершал... Об историях, которые я рассказывал...
Устад вновь посмотрел Сейду прямо в глаза. Протянул руку ладонью вверх. Взгляд у него был спокойный, уверенный. Ладонь – сухая, с мозолями, какие бывают только на руках, вынужденных долго и часто сжимать рукоять меча.
– Мой товар заслуживает оплаты, о гордость и услада своего приемного отца? И если в этом кальяне еще осталось гашиша хотя бы на пару вдохов – дай мне...
* * *
– Дай мне! Не тот, другой, с узким клинком... – Железный Копт, главный палач иерусалимского короля, дождался, пока Сейд принесет указанный нож и положит рукоятью к нему на край широкого деревянного стола, где без сознания лежала обнаженная женщина. Сейд помнил одного из первых учеников Муаллима немного другим и был удивлен, обнаружив, что тот не такой огромный, каким оставался все эти годы в памяти юного джаани. «Наверное, это я вырос!» – с удовлетворением подумал юноша, когда и в самом деле громадный, если сравнивать с прочими, но вовсе не настолько, каким казался четыре года назад, Египтянин встретил его в своей башне. Условный стук в обитую железом дверь, появление громадного, лысого мужчины, чьи плечи были схвачены железными обручами, – всё это могло бы вернуть воспоминания к той ночи, когда Учитель впервые встретился с Сейдом... могло бы, если бы всё это не происходило днем. Жаркое иерусалимское солнце палило так, что после прохлады и прозрачной чистоты воздуха гор Аламута Сейду было очень тяжело идти и дышать воздухом этого пыльного, горячего города. Поэтому он даже с радостью воспринял кивок-приглашение лысой головы и нырнул в темную, пусть несколько мрачную, но всё же прохладу, царившую внутри башни палача. Железный Копт спокойно выслушал послание Учителя, состоявшее всего из одной фразы: «Ровно через год», после чего вернулся к своей работе. Сейд прошел вслед за ним, с любопытством огляделся вокруг. Палач работал явно один.
– Ты так и не взял себе ученика?
Вопрос прозвучал, видимо, слишком громко, потому что Египтянин вдруг поморщился, словно у него заболел зуб, и с явным недовольством посмотрел на юного посланника Муаллима.
– Тебе Учитель и про ученика сказал?
– Нет. Я сам вспомнил. Я был у тебя здесь. Четыре года назад.
Копт присмотрелся к юноше внимательнее.
– Так это ты – тот маленький сейд? Видимо, там, куда тебя забрал Учитель, растут быстро. – Египтянин повернулся к столу, на котором лежала голая женщина. Руки и ноги ее были прикованы к столу железными скобами на запястьях и щиколотках, шея так же охвачена кожаным обручем, прикрепленным к поверхности стола. Глаза женщины были закрыты, она словно была погружена в глубокий сон. – Учитель придумал что-то новое, о чем ты мог бы рассказать мне? Я говорю о нашем Искусстве, ты понимаешь... Дай мне тот нож...
– Понимаю, но... – Сейд принес нож Железному Копту и с интересом стал смотреть на то, как он подготавливает нож к работе. – Мы не изучаем там Искусство Джаллада. Нас готовят к Пути Джаани...
– Выходит, я оказался единственным последователем Учителя в НАШЕМ с ним Искусстве? Но зато уже у меня есть ученик. Просто он сейчас слишком занят – я отправил его за некоторыми снадобьями к знахарке, что живет в иудейском квартале... Он, правда, уже не ребенок, ему четырнадцать, я взял его у кочевников-туркменов, и он помнит, какого он рода и племени... Адай – так он себя называет. Его выкрали далеко отсюда, где-то у берегов Хазара... Слышал о таком море?
– Слышал. Учитель рассказывал...
– Еще бы, ведь он сам оттуда же родом. Из бескрайних степей тех мест выходят лучшие джаллады... Но я намерен воспитать из него лекаря... – Железный Копт улыбнулся при этих словах каким-то своим, глубоко потаенным мыслям, продолжил: – Не джаллада-палача, но лучшего лекаря, который продолжил бы изыскания великого Абу Сины! Когда-то Учитель впервые дал мне прочитать его трактат «Китаб Аль Шифа», Книгу Исцеления. Я мечтал стать таким же лекарем, но Учитель сказал: «В наши времена нужнее люди, умеющие правильно отнимать жизнь!» Как будто бывают другие времена! – Железный Копт продолжал споро работать и разговаривал при этом, казалось, с самим собой. – Говорят, Абу Сина даже нашел лекарство от смерти, но его ученик не проявил выдержки, пролил последний из сорока сосудов, которые должны были оживить великого целителя. Надеюсь, я смогу воспитать ученика, который откроет секреты жизни, наблюдая смерть, а также устройство человеческой плоти. Возможностей у него здесь для этого достаточно... – При этих словах он кивнул на жертву, без сознания лежавшую на столе.
– А что вы с ней делаете? – Сейд показал на женщину. Он не собирался оскорблять Египтянина, перебив его речь, просто Учитель приучил его задавать вопрос каждый раз, когда таковой возникал в его любознательной голове. Так и говорил: «Хочешь спросить – спрашивай сразу. Я, конечно же, накажу тебя за дерзость и наверняка ударю палкой по пальцам, но отвечу, и наградой за боль будет полученное в срок знание! Без боли же ты сможешь получить знание тогда, когда я захочу тебе его дать, но, возможно, тогда оно тебе уже будет и не нужно! Поэтому помни – знание в срок достается через боль... свою... или чужую! Потому что, чтобы получить знание, когда оно нужно ТЕБЕ, ты или испытаешь боль от обладателя этих знаний... или сможешь причинить ему боль сам!» – И тихо добавил: – Можете дернуть меня за ухо!
Египтянин, видимо, тоже знал этот принцип – ведь у обоих был один Учитель, и потому сделал вид, что не заметил дерзости и предложения дергать за ухо тоже не расслышал. Просто ответил:
– Собираюсь отрезать ей грудь. Наш король, по примеру ваших шейхов, хоть и христианин, а наложниц содержит. Эта была поймана, когда ее застали в объятьях одного из капитанов-наемников... он целовал ее обнаженную грудь... Евнух доложил королю, и тот велел мне наказать ее соответственно. Я отрежу ей грудь, а затем ее передадут солдатам на развлечение. Долго она не проживет, но не моя работа станет причиной ее смерти... Правда, ничего особо красивого в том, что я сейчас буду делать, нет, и если бы тебя не воспитывал Учитель, я бы даже попросил тебя выйти...
