— Последствия мордобоя, ничего страшного для такого храбреца. Я обработал ссадины болеутоляющим.
— Как вы себя чувствуете? — спросил второй офицер.
— Ничего, нормально.
Офицер похлопал Бочкарева по плечу.
— Так держать. Я доложу штандартенфюреру, можете рассчитывать на награду. Фройлян, благодарите своего спасителя.
Они ушли, все, включая помощника, а Бочкарев с Сигрун опять остались одни в металлической комнате, залитой неярким желтым светом, с черными буквами на желтом фоне «Внимание! Приготовится!».
Вот так, молча сказал себе Бочкарев. Вот ты и дослужился до награды. За какими-то мелкими уступками, щепетильностью, вовремя не отогнанной человечностью, ты пропустил эту границу, которую нельзя преступить русскому офицеру. Да чего там, офицеру – просто человеку, чтобы остаться на своей стороне. Чтобы не стать заодно с врагом…
— Что ты собираешься делать, когда все закончится? — спросила Сигрун. — Мои родители живут у самого подножия Альп, в небольшом домике, в котором хватит места еще для двоих. Там необыкновенно тихо, только по утрам и вечерам звенят большие колокольца, когда коровьи стада проходят по дороге. Раньше, до войны, мы свободно покупали молоко и раз в неделю твердый, как камень, желтый сыр… А где ты жил до войны?
Он не ответил. Мир со звоном разорвало на множество маленьких неровных частей, он рассыпался, как рассыпается зеркало, когда большая кувалда бьет по нему со всем размахом.
Яркое утреннее солнце заливало светом крыши, отражалось на золотом шпиле Московского вокзала, слепило глаза. Весело и бодро мчали мимо аккуратные лакированные Газ-ы и КИМ-ы. И все было точь в точь, как и пять лет до того, чистое, сияющее новой краской, с красными кумачами напротив вокзала и мирной утренней суетой на его ступеньках.
Проехал, гудя мотором, угловатый, белый троллейбус «ЯТБ», наддал, вырываясь на полупустой Невский проспект.
— Молодой человек, молодой человек! — позвали его. Толстенький мужчина с белом, немного измятом костюме и его жена, в длинном цветастом платье, босоножках и коротеньких белых носочках.
— Будьте добры! — взмолился мужчина, извлекая из внутренностей пиджака портмоне. — Присмотрите за чемоданами! А мы мигом!
Он извлек купюру, но протянул ее жене. Бочкарев подавил готовое вырваться «что вы, не надо денег!»
— Милочка, я умоляю, только недолго.
— Василий, не нужно волноваться, ты и так уже весь вспотел. Иди, звони.
— Товарищ, — сказал Василий Бочкареву. — Я туда и назад, только один телефонный звонок!
Они устремились в разные стороны, не дав Бочкареву произнести и слова.
Капитан посмотрел на себя и ужаснулся – он по-прежнему был в серой форме СС, с немецкими знаками различия. Любой патруль и… Хотя, и нужен, нужен был сейчас патруль, или кто-нибудь из военных, желательно званием повыше, желательно, особист. Чтобы немедленно звонок, в Москву, и говорить, говорить, говорить… только что делать с этими дурацкими чемоданами?
Василий, тяжело дыша, примчался через пять минут. Остановился, достал платок чтобы утереть лоб, поднял руку, запрещая говорить, и держал так, пока не отдышался.
— Все! — наконец, произнес он. — Успел. Большое вам спасибо, товарищ!
— Не боялись оставить вещи незнакомому человеку? — спросил Бочкарев, усмехаясь.
— Не смейте так говорить! — сразу стал строгим Василий. — И даже думать! Эх, молодежь! Уж надеешься, все, освободились от пережитков прошлого, так нет-нет, и всплывет где-нибудь!
— Извините, — сказал Бочкарев.
Василий насупился.
— Людям нужно доверять. А вот над собой нужно работать, и очень усердно, молодой человек. — Василий осмотрел форму Бочкарева. — Не только спортом заниматься, а учиться быть честными и принципиальными, достойным нового общества. Ведь вы – наша будущая гордость, в ваши руки мы передадим великую страну с надеждой, что вы сделаете ее еще могучее, еще нравственнее…
Его давно так не распекали. Мягко, без обиды, с уважением и достоинством. И кажется, лицо налилось чем-то таким горячим. У него, фронтовика, разведчика?! Или может, это солнце так разгорячило, обожгло кожу?
С неба пришел негромкий гудящий звук, на который они оба подняли головы.
Бочкарев содрогнулся – по небу плыла стальная серебристая птица, оставляя дымчатый расплывающийся след, точно такой же, какой оставили после себя пару дней назад новые немецкие истребители.
— Реактивный Луначарский, — вздохнул Василий. — Обратно в Москву полетел. Э-э-х, нужно было лететь им. Три часа и мы тут. Но ее всегда укачивает в самолетах. Кстати, вы моей Милы не видели? Вечно с ней так. Сейчас машина придет, а она опаздывает. А вам куда? Мы вас подбросим.
— Нет-нет, — поспешил сказать Бочкарев, — спасибо, мне недалеко.
Он двинулся в сторону Литейного. Перешел улицу и замер у ларька с газированной водой, покрытого полотняным полосатым тентом. В горле пересохло, хотелось пить, но он подумал, что не имеет денег.
— Тебе какой? — улыбнулась ему продавщица в белом халате, с цветной косынкой на голове. — С сиропом или без?
— У меня денег нет.
— Чего уж там, подходи, налью так. С вишневым сиропом годится?
— Очень годится! Спасибо!
— Небось и есть хочешь, осовиахимовец? Там дальше стоит Дуня с пирожками, только смотри, не скажи, что это я тебе подсказала.
Продавщица весело и беззаботно засмеялась, как может смеяться человек, который доволен жизнью вообще и этим чистым долгим мирным днем в частности.
Он начал пить, сделал несколько глотков, потом извинился и бросился к увиденному газетному киоску. За стеклом были распластаны фотографические открытки, журналы, среди которых выделялся массивный «Вестник Академии Наук», номер три, и лежали стопками свежие газеты.
Бочкарев дождался своей очереди, наклонился к окошку.
— Четвертого номера «Техники-молодежи» уже нет, — упредил его пожилой продавец в синем фартуке. — Все разобрали.
— Простите, у меня нет денег, может, у вас остались вчерашние нераспроданные газеты и вы мне одну одолжите?
— Зачем же вчерашние, — удивился продавец. — Вот, есть сегодняшние, среда, четвертое апреля…
— А год, год какой? — взмолился Бочкарев.
— Сорок пятый, как какой! Отойди за киоск, чтобы остальным не мешать, а потом, когда посмотришь, отдашь. Тебе какую?
Бочкарев торопливо указал на первые попавшиеся и получил в руки новенькие, пачкающие свежей краской, «Правду» и «Красную Звезду».
За киоском он быстро пролистал их. О войне не говорилось ни слова. Писали про второй год четвертой пятилетки, про ускорение научно-технического развития. Про новые заводы-гиганты на Урале и в Сибири. Про освоение крайнего севера.
