- Потому, что она похотливая старая сука! Теперь пойдем.
Они были уже достаточно близко к дому Оуэнов, чтобы видеть белые мерцания экрана телевизора, освещающие окно. Даллас даже не хотел думать о том, что на этот раз смотрел маленький Бобби. Может быть, "Лики Смерти"[23]?
У них не было настоящего плана. Они просто решили противостоять женщинам Оуэна. У них не было назначенной встречи, и они не знали, будет ли там кто-нибудь, кроме обычного трио.
Даллас предполагал, что женщины запаникуют и будут искать объяснения, но теперь он не был так уверен. Может быть, они просто посмеются и найдут способ заманить его и Бена на еще один раунд. Ему нравилось думать, что нет. Он и раньше был ослеплен своей возбужденностью, но теперь тайные кошмары, происходящие в доме Оуэнов, дразнили его любопытство больше, чем его член, и он был полон решимости раскрыть правду, какой бы липкой и мерзкой она ни была.
- Значит, она обещала тебе, что его нет дома? - спросил Даллас.
Он никогда не спрашивал Барб или Сару о мистере Оуэне, человеке с фотографий. Он слишком нервничал, чтобы поднять этот вопрос. Но Бен так нервничал, что ему пришлось спросить, а Барб сказала ему не волноваться, что мистер Оуэн уехал по важному делу.
- Сказала, что несколько недель, - подтвердил Бен.
- Что он будет или что он уже был?
Бен был потрясен.
- Не знаю, чувак. Она просто сказала не волноваться, что его не будет дома какое-то время.
Они уже были у подъездной дорожки. Дом напоминал санаторий с привидениями.
- Я вхожу, - сказал Даллас, хотя было так много причин не делать этого.
Бен колебался, но он был хорошим другом и не позволил бы Далласу сделать это в одиночку. Единственным светом, исходящим изнутри, был свет дрожащего телевизора, но они не слышали от него ни звука. Дом был таким же мирным, как мавзолей, и таким же жутким.
Даллас тяжело сглотнул и позвонил. Звонок эхом разнесся по дому, и они отступили назад, внезапно испугавшись. Они не видели ни одной тени, двигавшейся за размытым стеклом с обеих сторон, но дверь открылась сама по себе. В дверном косяке никто не стоял. Даллас ахнул, но потом посмотрел вниз и увидел, что это не дело рук колдовства и призраков. Еe открыл Бобби. Половина его тела выглядывала из-за двери, одетая в плащ фокусника и дешевую на вид маску монстра. Парень явно не мог ничего видеть, поэтому он сдвинул ее так, чтобы онa лежалa у него на макушке, как резиновый берет. Он ничего не сказал, и впервые Даллас как следует разглядел лицо парня. Его зубы были гнилыми, цвета сточных вод, а глаза обладали тем же экзистенциальным ничтожеством, что и у его сестры, только в них была более глубокая тьма, подземное слабоумие, вызванное домашним обучением на видео в морге и кормлением холодными полуфабрикатами, в то время, как его мать постояннo трахалась с толпой соседских мальчишек, a его сестра консервировала их свежевыжатую сперму. До него дошло, что он никогда не слышал, как ребенок говорит, и теперь он задавался вопросом, был ли он глухим и немым вдобавок к тому, что им опасно пренебрегали.
Они не знали, что сказать, а маленький Бобби даже не поздоровался. Он просто отошел в сторону, чтобы впустить их. Сразу же, войдя в дом, Даллас почувствовал, что что-то было более странным, чем обычно. Гнилое зловоние, которое прорастало в доме, теперь стало едким, адским сочетанием мусорного бака рыбного рынка и мужского туалета на заводе по производству серы. Даллас закрыл лицо футболкой, a Бен заткнул рот.
- Ебать!
- Туалеты не работают или что-то в этом роде? - Даллас ни к кому конкретно не обращался.
Бобби, похоже, запах совсем не смутил. Он пошел на кухню, Даллас и Бен последовали за ним. Даллас ожидал найти на кухонном столе тарелки, забитые мухами, и раковину, переполненную посудой. Но раковина была пуста, а стол убран. Даже мусорное ведро было опустошено. В доме царил обычный хаотичный беспорядок, но не было мусора, который мог бы объяснить резкий запах.
Бобби подвел их к двери. Парень посмотрел на них снизу вверх и указал на ручку.
- Они там, внизу, - вот и все, что он сказал.
* * *
В подвале было холодно - чертовски холодно, учитывая, что приближалось лето. Даллас осторожно двинулся вниз по лестнице, словно избегая медвежьих капканов, а за ним на цыпочках шагал Бен. Бобби оставил их, чтобы вернуться к своим видео, закрыв за собой дверь. Лестница находилась в отдельной шахте, отделенной от самого подвала, так что все, что они могли видеть, это бронзовое сияние у подножия.
Послышался шепот - тяжелый вздох, который казался мужским.
- Черт, - прошептал Бен.
Он обернулся, испугавшись, что мистер Оуэн дома, но когда он потянулся к дверной ручке, она не поддалась. Она щелкнула засовами, когда он попытался повернуть ее - заперта.
- Дерьмо! - снова сказал Бен.
Даллас тоже боялся. Капли пота выступили у него на позвоночнике и стекали по щели на заднице, зубы стучали, как пишущая машинка.
Послышался еще один стон, более долгий и глубокий, несомненно мужской.
- Что будем делать? - спросил Бен.
Но они могли сделать только одно. Это было то, ради чего они пришли сюда.
- Пошли, - сказал Даллас.
Его ноги коснулись сырой земли, и он посмотрел в открытую комнату, увидев голую лампочку, свисающую с единственного провода. То, что онa осветилa, заставило Далласа вскрикнуть от ужаса, и он споткнулся спиной о Бена. Когда его друг увидел это, он закричал, как будто помолодел на десять лет.
Барб стояла над металлической плитой, обнаженная, но в латексном фартуке, который сжимал ее сиськи. В ее руке была тонкая кисть, которую она макала в одну из банок, наполненных спермой. На плите перед ней был мужчина; только он не был нормальным человеком. Он был серой шелухой, сгнившей, но все еще шевелящейся; путешественником, застрявшим между миром живых и миром мертвых. Части его тела сильно разложились, вяленая плоть отслаивалась на участках, обнажая шафран выгоревших на солнце костей. Там, где должны были быть его кишки, был фиолетовый гуляш, а полость в его сломанной груди сочилась, как больное влагалище, изрыгающее черную кровь. Он был бы абсолютным зомби, если бы не совершенно здоровая правая рука и гладкое совершенство лица. Эти две части были такими же, как и у любого другого нормального живого человека. Глаза вспыхнули голубизной и посмотрели прямо на Далласа, который замер, узнав его, а Барб тем временем поднесла кисточку вперед и нанесла основу спермы на шею чудовища.
- Привет, мальчики, - сказала она, не глядя на них.
В углу что-то шаркнуло, и Даллас впервые заметил, что Сара сидит на корточках у стола без трусиков. Кровь текла по внутренней стороне ее ног, когда она пыталась зачерпнуть ее в банку, а под ней было пластиковое ведро в качестве подстраховки, чтобы она не потеряла ни капли.
- Эй, - сказала Сара, как будто они только что столкнулись.
Даллас не мог ответить. Раскаленный добела ужас скрутил петлю вокруг его горла.
- Мальчики, - начала Барб, - это мой муж, Лайл.
Лайл улыбнулся и помахал здоровой рукой, а затем хихикнул над тем, как два парня оставались парализованными страхом, задыхаясь от его мерзости.
- Это все, мама, - сказала Сара.
Она встала, запечатала банку и передала ее матери, не удосужившись снова надеть трусики. Ее окровавленные бедра блестели, как стертые ленточные черви. Ее мать подняла стеклянную банку для осмотра.
- Это заняло достаточно много времени, - сказала Барб. - Но это хороший, тяжелый поток. Как я всегда говорю, вы не можете торопить хорошие месячные, даже если у вас все время овуляция.
Барб поставила банку возле рядa наполненных спермой и окунула кончик кисти в красновато-коричневую жижу. Она вернула щетину на шею мужа и залила его плоть менструальной кровью их дочери.
- Иисусe! - сказал Бен.
Он вскрикнул и повернулся к лестнице, но в панике споткнулся и, пытаясь выпрямиться во время падения, навалился всем своим весом на одну лодыжку. Даллас вздрогнул, услышав, как она раздробилась вдребезги. Теперь Бен завопил еще громче, его ужас и боль слились в хор, который булькал в его горле. Далласу хотелось пойти к своему другу, поднять его по лестнице и выбить чертову дверь. Но он не мог двигаться. Он был обездвижен при виде этого чудовища с его обожающими женщинами, которые крестили его своим урожаем телесных жидкостей. Он наблюдал, как каждый взмах кисти смешивал семя и кровь, и как это человеческое пюре блестело на мертвой плоти Лайла, увлажняя ее, превращая ее из черной в коричневую, а затем в новорожденно-розовую, когда зловонный гной сочился по краям и старой коже, а от тела клубами дыма поднимались старые кожные стружки.
