Версту отмахал, не меньше.
Конь остановился внезапно, как на стену налетел. Посреди дороги — человек. Всего один человек.
Возница потянулся к винтовке.
Человек поднял голову, шагнул.
— Это вы, товарищ сержант? — и, отбросив винтовку, он протянул руку, экономя секунды. — Скорее залезайте.
Страх ушел, осталась обреченность, но только коснувшись руки сержанта, он понял — почему.
* * *
Хлипкие двери ходили ходуном, кто-то тряс их, дергал за ручку. Не уходят. Надолго замочка не хватит.
Лейтенант сидел спиной к двери, глаза от дыма зажмурены, но пальцы проворно исполняют заученную работу. Раз — и конец, он будет послушным, перестанет ходить в плохие места.
Шурупы не выдержали, подались, заскрежетали дверные петли, но он успел! И, навстречу ввалившимся — взрыв, дробящий в ничто плоть и камень.
* * *
Тучи разошлись, не пролив на землю и каплю дождя. Труп лежал на дороге остывший, обескровленный лунным светом. То, что когда-то было сержантом, двигалось прочь, теряясь в ночи. Это — не его ночь. Будут другие, главные, когда придет пора умножения.
Я сидел у телевизора, в полудреме слушал кино. Показывали шпионский фильм, шестую серию, и все предыдущие смотрелись так же, сквозь сон, поэтому выходило довольно любопытно — в герои постоянно попадали знакомые, сам я тоже нет-нет, а и мелькал на заднем плане. Зазвонил телефон. Посетовав, что не перевел его на автоответчик, я очнулся, убедился, что на экране события развиваются иначе, чем мне грезилось, и поднял трубку. Оказалось — дядя Иван. Из вежливости осведомившись, не сплю ли я (так и подмывало ответить — сплю), он попросил об одолжении. Шефской помощи села городу. Звонил дядя Иван редко, а просил о чем либо еще реже. Пришлось согласиться. Собственно, это и не просьба была, а просьбишка, пустяк. У его сына, а моего, стало быть, двоюродного брата Петьки срывалась летняя практика. Петька был студентом хорошим, почти отличником, вел даже какую-то научную работу, что для наших дней диковинка, и обязанностями своими манкировать не любил. А срывалась практика из-за ерунды — университет остался без транспорта. То есть не то, чтобы совсем без оного, но вот именно Петькину группу вывести было не на чем — три месяца высшая школа не получала средств, а какая копейка перепадет, то тут же и пропадет. Петька вспомнил обо мне и пообещал руководителю практики, что транспорт будет.
Убедившись, что отказа не последует, трубку взял сам Петька. Он проинструктировал меня — что, где, когда и куда, и пожелал спокойной ночи.
Я положил трубку, переключил, наконец, телефон на авто, и раскрыл свой блокнот. Поручением меня озадачили на послезавтра, понедельник, и нужно было организоваться так, чтобы и клиенты остались довольны, и дядя Иван с университетом. Последнее время дела шли сносно, и я мог себе позволить доброе и бескорыстное дело — но не в ущерб делам корыстным. Пришлось раскрыть карту — практика у Петьки была в районе, который я знал плохо. Неподалеку от Глушиц, сказал Петька. Получалось плечо в сто километров, плюс это неподалеку. Обернемся.
Шпионские страсти тем временем кончились победой «синих» (я перестал делить мир на своих и чужих: первых очень уж мало, а вторые — часто вчерашние первые), на смену рыцарям плаща и кинжала пришли музыканты. Я поспешил выключить телевизор. Воскресенье обещало быть тяжелым, и мне следовало поберечься.
Свое обещание воскресенье выполнило — спидометр моего Чуни показал триста сорок километров. Триста сорок оплаченных километров, очень и очень неплохо. Чуня — это грузовик, ЗИЛ-130, кормилец последних лет. Два года назад я подзанял денег и купил его у одного председателя одного колхоза. С тех пор у меня очень мало свободного времени, но без хлеба не сижу. Всегда кому-нибудь требуется отвезти в ремонт холодильник, на продажу картошку или мясо, переправить из города купленную мебель, а стройматериалы, а лес… Общедоступное грузовое такси нужно селу не меньше газа, электричества и оспопрививания. С гордостью замечу, что заказчиков своих я не подводил и потому заработал определенную репутацию. К вечеру воскресенья эта репутация отозвалась ломотой в теле и гудением в голове, тем, что называют приятной усталостью. Но все же я прежде вычистил и вымыл Чуню, а уж потом себя. Скотина, она ласку любит, на нее отзывчива.
Я верю в предзнаменования, особенно дурные, но в ту ночь сны мне снились самые банальные, и понедельник я встретил в полной безмятежности. Оно и к лучшему.
Ровно в восемь утра я высадил на городском рынке десант, старушек, торгующих по мелочи — сотней другой яиц, парой уточек, редиской и прочими плодами праведных трудов. В восемь двадцать я въехал во двор красного корпуса университета. Студенты грузились споро, Петька представил меня руководителю группы и тоже начал ставить в кузов ящики с надписью «Осторожно! Стекло!»
— Вас, значит, пять человек всего? — спросил я более, чтобы разговор завязать. До пяти я считать умею, даже дальше могу, если понадобиться.
— Двое заболели, получается, действительно, пять. Со мной.
— А куда едем?
— Да старая деревенька около Глушиц, Шаршки.
— Не слыхал.
— Там еще речушка есть, Шаршок.
— Маленькая, наверное.
— Да, почти пересохла. Эй, ребятишки, вы там поаккуратнее, — извинившись, руководитель сам запрыгнул в кузов наводить порядок. На слух, ничего не разбилось. Помощи моей явно не требовалось — голов много, рук еще больше, не баба Маня к сыну в город переезжает.
Минут через пять руководитель вернулся и догадался представиться:
— Камилл Ахметов, докторант кафедры почвоведения.
— Очень, очень приятно. Виктор Симонов, извозчик грузовика, — так я переиначивал утесовского водителя кобылы. — Интересная работа предстоит?
— Обычная. Сбор и анализ образцов почв.
— На предмет?
— Химический состав и все такое, — докторант был нерасположен обсуждать со мной детали научного творческого труда. — Да, кстати, — он залез в карман джинсовой куртки, — мы с вами можем расплатиться бензином, — и вытащил талоны городской администрации. Признаться, я был немножко разочарован. Бескорыстное дело переставало быть бескорыстным. Ничего, в другой раз наверстаем.
— Можем ехать? — вежливо осведомился докторант.
— Секундочку, — я развернул карту. — Шаршки, Шаршки…
— Любопытная у вас карта, — заинтересовался Ахметов.
— Без нее нельзя, — карта была действительно замечательная, трофейная, из тех, что дед с войны принес. Немецкая, подробная, честная. Наклеенная на ткань, кажется, коленкор, она много лет пролежала в сундучке, пока я случайно на нее не наткнулся. Наши, сусанинские, способны человека свести с ума. Деревенские хорошо знают округу на пять верст, сносно на десять, а дальше — чушь и дичь. Накружишься, бензину нажжешь… — Вот они, Шаршки.
