В спальне Дика и Моники Бауден стояли две кровати, разделенные тумбочкой с отличной имитацией лампы от Тиффани на ней. Комната обставлена мебелью настоящего красного дерева, а стенки увешаны книжными полками. У противоположной стены, между двумя подставками для книг из слоновой кости (изображающих слонов на задних лапах) стоял круглый телевизор «Сони». Дик смотрел программу Джонни Карсона с наушниками, а Моника читала новую книгу Майкла Кричтона, накануне присланную ей из клуба.
— Дик, — она положила закладку («Вот на этом месте я заснула», — гласила она) и закрыла книгу.
На экране Бадди Хэкет только что всех рассмешил. Дик улыбался.
— Дик, — позвала она громче.
Он снял наушники:
— Что?
— Как ты думаешь, у Тодда все нормально?
Он посмотрел на нее, нахмурясь, потом слегка покачал головой:
— Je ne comprends pas, cherie. — Его ужасный французский был их старой семейной шуткой. Они встретились в колледже, когда Дик провалил зачет по французскому. Его отец прислал лишние две сотни долларов, чтобы Дик нашел учителя. Он нанял Монику Дерроу, выбрав ее карточку на доске объявлений профсоюза. Перед Рождеством она уже носила его булавку… а он получил тройку по французскому.
— Он сильно похудел.
— Да, он заметно отощал, — сказал Дик. Он положил наушники на колени, и они издавали тихие квакающие звуки. — Он взрослеет, Моника.
— Так скоро? — тревожно спросила она.
Он рассмеялся:
— Так скоро. Я за шесть лет вымахал на восемнадцать сантиметров, от 168-сантиметровой креветки в двенадцать лет до великолепной массы мускулов и 186 сантиметров роста, которые ты сегодня видишь перед собой. Моя мать говорила, что по ночам слышит, как я расту.
— Слава Богу, ты не везде так вырос.
— Все зависит от того, как этим пользоваться.
— Ну и как, хочешь воспользоваться сейчас?
— Девка станет лысой, — сказал Бауден, бросая наушники через всю комнату.
Позже, когда он уже засыпал:
— Дик, а еще ему снятся кошмары.
— Кошмары? — пробормотал он.
— Кошмары. Я слышала пару раз, как он стонал во сне, когда спускалась ночью вниз в туалет. Мне не хотелось будить его. Это глупо, но моя бабушка говорила, что можно свести человека с ума, если разбудить посреди плохого сна.
— Она была полька, да?
— Полька, да, полька. Почему ты не скажешь «Сара»? Это ведь твое словечко.
— Ты знаешь, о чем я. Почему ты не пользуешься туалетом наверху? — Он построил его сам два года назад.
— Я не хочу будить тебя шумом воды.
— Не спускай воду.
— Дик, это отвратительно.
Он вздохнул.
— Иногда, когда я вхожу, он весь потный. И простынки влажные.
Он усмехнулся в темноте:
— Я думаю.
— О чем это ты? О, Господи, — она слегка его шлепнула. — Это тоже противно. И кроме того, ему ведь всего тринадцать.
— Через месяц четырнадцать. Он уже не так мал. Может, слегка ранний, но совсем не маленький.
— Сколько лет было тебе?
— Четырнадцать или пятнадцать. Я точно не помню. Но помню, что проснулся с мыслью, что умер и попал в рай.
— Но ты был старше, чем Тодд сейчас.
— Теперь это происходит раньше. Может, дело в молоке, а может во флюириде… Ты знаешь, в той школе, что мы в прошлом году построили в Джексон-парке, во всех женских туалетах стоят автоматы с гигиеническими пакетами. А ведь это начальная школа. Теперь среднему шестикласснику всего десять. Сколько тебе было, когда у тебя началось?
— Я не помню, — сказала она. — Но точно знаю, что кошмары Тодда мало похожи на то, что он умер и попал в рай.
— Ты его спрашивала?
— Да, один раз. Месяца полтора назад. Ты тогда играл в гольф с этим ужасным Эрни Джейкобсом.
— Этот ужасный Эрни Джейкобс может стать полноценным партнером к 1977, если раньше не истаскается со своей белобрысой секретаршей. Кроме того, он всегда платит за зелень. И что ответил Тодд?
— Сказал, что не помнит. Но у него было такое лицо, что, уверяю, помнит.
— Моника, я не все помню из своего драгоценного детства, но в памяти осталось то, что сны при поллюциях не всегда приятны. Наоборот, скорее неприятны.
— Как это может быть?
— Из-за чувства вины. Всех видов. Часть вины, может, еще из младенчества, когда внушалось, что мочиться в постель — плохо. А потом сексуальные штуки. Кто знает, почему происходят поллюции во сне? Из-за того, что пощупал кого-нибудь в автобусе? Или заглянул под юбку девчонке в классе. Не знаю. Единственный момент, который помню, что разрядился, когда прыгал с вышки в бассейне в какой-то праздник и потерял плавки при входе в воду.
— Ты из-за этого разрядился? — спросила она, хихикнув.
— Да. Поэтому, если ребенок не хочет рассказывать тебе о проблемах своего пениса, не заставляй его.
— Мы же делаем все возможное, чтобы он рос без этого ненужного чувства вины.
— Это неизбежно. Он приносит это из школы, как простуду, которой все время болел в первом классе. От друзей, от того, как учителя обсуждают некоторые вещи. Может, даже от моего отца. «Не трогай это ночью, Тодд, а то твои руки станут волосатыми, ты ослепнешь, начнешь терять память, а эта штука почернеет и отпадет. Так что будь осторожен, Тодд».
— Дик Бауден! Твой отец никогда не…
— Как это? Он говорил. Почти также, как твоя польско-еврейская бабушка говорила тебе, что, разбудив человека посредине плохого сна, можно свести его с ума. Он мне еще говорил, чтобы я всегда вытирал унитаз в общественных туалетах, прежде чем садиться, чтобы не подхватить «микробы других людей». Наверное, он так называл сифилис. Уверен, что твоя бабушка тебе тоже такое говорила.
— Нет, это мама, — рассеянно сказала она. — Она мне велела всегда смывать. Поэтому я и хожу вниз.
— А я все равно просыпаюсь, — пробормотал Дик.
— Что?
— Так, ничего.
Он опять почти погрузился в объятия сна, когда она снова произнесла его имя.
— Что еще? — спросил он слегка недовольно.
— Ты не думаешь, что… ладно, Бог с ним. Спи.
— Нет уж, договаривай. Я опять проснулся. Не думаю ли я, что?
— Этот старик, мистер Денкер. По-моему, Тодд проводит у него слишком много времени. Может он… ну, я не знаю… забивает Тодду голову всякими рассказами?
— Рассказывает настоящие ужасы. Про день, когда акции «Меншлер Моторс Уоркс» упали ниже квоты? — он фыркнул.
— Это только предположение, — сказала она неуверенно и зашуршала простыней, переворачиваясь на другой бок. — Извини, что потревожила.
Он положил руку на ее голое плечо.
— Я хочу кое-что рассказать тебе, малышка, — сказал он и замолк, тщательно обдумывая и подбирая слова. — Я тоже беспокоился за Тодда одно время. Но по другому поводу, в общем, все равно беспокоился.
