Тодд пристально посмотрел на Дуссандера:
— Вы просто ничтожный пьяница. Знаете это?
— Учи.
— Заткнитесь! — Тодд захлопнул книжку, и она закрылась с громким стреляющим звуком. — Я все равно не догоню. Не успею к контрольной. Мне еще пятьдесят страниц, все до Первой мировой войны. Я завтра в Читальном зале напишу шпаргалку.
Дуссандер резко сказал ему:
— Только попробуй.
— А что? Кто мне помешает? Вы?
— Пацан, ты все еще не понял, на какие ставки мы играем. Думаешь, мне нравится тыкать тебя в книжки твоим сопливым носом? — Голос стал твердым, властным, командным. — Думаешь, мне нравится слушать, как ты тут по-детсадовски ругаешься? «Пошел в задницу» — Дуссандер жестоко передразнил Тодда высоким фальцетом, от которого мурашки побежали по спине. — Пошел в задницу, ну и что, какая разница, я сделаю завтра, в задницу!
— А вам это нравится! — закричал Тодд в ответ. — Да, нравится! Только сейчас, когда вы у меня за спиной, не чувствуете, что вы зомби! Так что дайте мне, черт возьми, отдохнуть!
— Если тебя поймают со шпаргалкой, что, по-твоему, случится? Кому первому скажут?
Тодд посмотрел на свои пальцы с обгрызенными ногтями и ничего не сказал.
— Кому?
— А Бог его знает. Калоше Эду. Потом, наверное, родителям.
Дуссандер кивнул.
— Я тоже так думаю. Так что учись. Вложи шпаргалку в мозги, где ей и место.
— Я ненавижу вас, — устало сказал Тодд, — Правда. — Но он снова открыл учебник, и Тедди Рузвельт улыбнулся ему, Тедди скакал в двадцатый век с саблей в руке, и кубинцы разбегались перед ним, не устояв, наверное, перед ослепительной американской улыбкой.
Дуссандер опять стал качаться в кресле. В руках снова был стакан.
— Хороший мальчик, — сказал он почти с нежностью.
Первая в жизни Тодда поллюция случилась в последнюю ночь апреля, когда он проснулся от звуков дождя, таинственно шептавшего среди листьев и веток за окном.
Ему приснилось, что он в одной из лабораторий Патина. Стоял перед длинным низким столом. На столе, привязанная, лежала пышная молодая девушка необыкновенной красоты. Ему ассистировал Дуссандер. На Дуссандере — никакой одежды, если не считать белого фартука мясника. Когда он поворачивался, чтобы снять показания с приборов, Тодд видел его тощие ягодицы, трущиеся друг о друга, как белые камни неправильной формы.
Он протянул Тодду какой-то предмет, и тот сразу понял, что это, хотя никогда в реальной жизни не видел. Это был искусственный фаллос. Кончик его был сделан из полированного металла и блестел в свете флуоресцентных ламп, словно хромированный. Фаллос был пустотелый. Из него выходил черный электрический провод, заканчивающийся красной резиновой грушей.
— Давай, — сказал Дуссандер, — фюрер говорит, что все нормально. И это тебе награда за учебу.
Тодд посмотрел вниз и увидел, что он тоже голый. Его маленький пенис выпрямился и упруго выступал под углом из редких пушистых волос лобка. Он надел искусственный фаллос. Тот был тесноват, но внутри — какая-то смазка, поэтому чувство приятное. Нет, даже больше, чем приятное, потрясающее.
Посмотрел на девушку и почувствовал что-то странное в мыслях, похожее на восторг или крутой кейф. Вдруг стало казаться, что все так, как надо. Двери открыты. Он сейчас войдет. Он взял красную грушу в левую руку, поставил колени на столик и немного помедлил, прикидывая угол, тогда как его член все больше отходил от его мальчишеского тела.
Словно в тумане слышал, как Дуссандер произнес: «Опыт номер восемьдесят четыре. Электричество, сексуальный стимулятор, метаболизм. Основан на теории Тиссена об отрицательном усилении. Подопытная — молодая девушка, еврейка, шестнадцати лет, без шрамов, родинок, здорова…»
Девушка вскрикнула, когда кончик фаллоса прикоснулся к ней. Тодду были приятны и ее крик, и то, как она пыталась освободиться, или по крайней мере сдвинуть ноги вместе.
«Вот, вот что они не показали в этих журналах о войне», — подумал он. Но теперь сам все узнает.
Он резко двинулся вперед, безжалостно войдя в нее. Она пронзительно закричала, как пожарная сирена.
После первых метаний и попыток вытолкнуть его, она лежала совсем тихо и терпела. Смазанная внутренняя поверхность искусственного фаллоса скользила по налитому кровью пенису Тодда. Восхитительное, райское наслаждение.
Его пальцы играли с резиновой грушей в левой руке.
Где-то далеко Дуссандер диктовал пульс, кровяное давление, частоту дыхания, альфа-волны, бета-волны, число толчков.
Когда Тодд почувствовал приближение высшего блаженства, он замер и сжал резиновую грушу. Глаза девушки, до этого закрытые, распахнулись и выкатились. Язык затрепетал в розовой полости рта. Руки и ноги задрожали. Но главное действие совершалось в ее туловище: оно вздымалось и падало, вибрируя всеми мышцами.
(ах, каждый мускул, каждый мускул напрягается, сжимается, каждый)
каждый мускул и чувство оргазма (экстаз)
ах, вот оно, вот
(конец света гремел за окнами)
Тодд проснулся от этого грома и шума дождя. Лежал, свернувшись в темный клубок, и сердце билось, как у спринтера. Нижняя часть живота была залита теплой липкой жидкостью. На секунду он ужасно испугался подумав, что истекает кровью… а потом понял, что это на самом деле, и ощутил слабое, тошнотворное отвращение. Сперма. Семя. Фигня. Сок джунглей. Слова с заборов и стен кабинок общественных туалетов. Ему не нравились эти слова.
Руки беспомощно сжимались в кулаки. Вспоминался оргазм во сне, теперь уже не такой яркий, бессмысленный, пугающий. Но нервные окончания все еще дрожали, медленно откатываясь от пиковой точки. Финальная сцена, уже поблекшая, казалась теперь отвратительной и какой-то принудительной, как неожиданный вкус тропического фрукта, когда вдруг понимаешь (но с опозданием), что он так восхитительно вкусен лишь потому, что гнилой.
И он понял, что ему надо сделать.
Единственный способ снова стать самим собой — убить Дуссандера. Только один путь. Время сказок прошло. Речь пошла о выживании.
Убью его — и дело с концом, — прошептал он в темноте. За окном стучал дождь, сперма высыхала на животе Тодда. Шепот оживлял его слова. Дуссандер всегда держал с десяток бутылок виски на полке над лестницей в подвале. Он подходил к двери, открывал ее (частенько уже почти без сил) и спускался на две ступеньки. Потом наклонялся, протягивал руку к полке, а другой рукой снимал за горлышко новую бутылку. Пол в подвале не бетонирован, но земля очень утоптана, и Дуссандер с аккуратностью машины, которую Тодд теперь считал скорее прусской, чем немецкой, раз в два месяца поливал ее нефтью, чтобы не плодились насекомые. Бетон или не бетон, все равно старые кости ломаются легко. И со стариками бывают несчастные случаи. Вскрытие покажет, что при падении «мистер Денкер находился под воздействием алкоголя.»
