При каждом шаге ей приходилось прилагать немало усилий, чтобы с чавканием вырвать из ила ногу. Триша старалась не думать о том, что произойдет, если ногу вытащить не удастся, если она застрянет намертво и начнет тонуть.
– Гадость-гадость-гадость, – повторяла Триша. Пот теплыми каплями стекал по лицу, от него щипало в глазах. Цикады, казалось, стрекотали на одной ноте: ре-е-е-е-е. С кочки, к которой она держала путь, три лягушки спрыгнули в воду: плюх-плюх-плюх.
– Буд-Вай-Зер. – И Триша кисло улыбнулась.
В желтовато-черной взвеси тысячами шныряли головастики. Когда она разглядывала их, одна нога наткнулась на что-то твердое и склизкое, должно быть, толстую ветку. До кочки Трише удалось добрести ни разу не упав. Хватая ртом воздух, девочка выбралась на нее, озабоченно оглядела вымазанные в иле ступни и икры, ожидая, что их облепили пиявки, а может, и что-то похуже. Но не обнаружила ничего ужасного (во всяком случае, видимого глазом). Ил, правда, покрывал ноги до колен. Триша села, сняла носки, ставшие черными, и словно осталась в белых носках: их роль отлично сыграла кожа. Сам вид этих «носочков» – смех. Она откинулась назад, уперлась в кочку локтями и хохотала, уставившись в небо. Ей не хотелось так смеяться, так смеются только полные идиоты, но она ничего не могла с собой поделать. Отсмеявшись, она выжала носки, натянула их на ноги и поднялась. Постояла, прикрыв глаза ладонью, остановила свой выбор на дереве с толстой сломанной нижней ветвью, конец которой прятался в воде. Это дерево и стало ее ближайшей целью.
– Макфарленд готовится к броску, Макфарленд бросает, – устало выдохнула Триша и двинулась дальше.
Она больше не думала о ягодах. Теперь ее заботило другое: выбраться отсюда живой и невредимой.
В ситуациях, когда люди вынуждены полагаться только на себя, всегда есть момент, когда они перестают жить и мобилизуют все внутренние резервы ради того, чтобы выжить. Тело, не получающее новых калорий, начинает расходовать калории, запасенные ранее. Голова туманится. Что-то происходит со зрением: сокращается его поле, цвета становятся более яркими. Триша перешла границу между жизнью и выживанием, когда минула большая часть второго дня ее пребывания в лесу.
Девочку совершенно не волновало то обстоятельство, что двигалась она строго на запад; она полагала (возможно, не без оснований), что она должна придерживаться одного направления, выбранного раз и навсегда. Ей хотелось есть, но большую часть времени этого не осознавала; все свое внимание она сосредоточила на одном: идти по прямой. Отклонение вправо или влево могло привести к тому, что ночь она могла встретить в этом болоте. От одной этой мысли ей становилось дурно. Один раз она остановилась. Чтобы глотнуть воды из бутылки. А около четырех часов допила остатки «Сэдж».
Мертвые деревья все больше напоминали молчаливых часовых, застывших навытяжку над черной стоячей водой. Еще немного, и я начну разглядывать их лица, подумала Триша. Проходя мимо одного из этих деревьев (ни одной кочки не было в радиусе тридцати футов), она споткнулась о скрытый водой корень или ветвь и во весь рост шлепнулась в воду. Набрала полный рот грязной, вонючей воды, с криком выплюнула ее. Сквозь слой воды она могла видеть свои руки. Желтоватые и распухшие, как у утопленника. Вытащила их из воды, подняла.
– Я в полном порядке, – вырвалось у Триши. Она словно поняла, что пересекла некую очень важную границу. Оказалась в чужой стране, где совсем другой язык и странные деньги. Все переменилось. Но… – Я в полном порядке. Да, я в полном порядке. – И рюкзак остался сухим. А это главное, потому что в нем лежал ее «Уокмен». Он, и только он, связывал ее c миром людей.
Грязная, в промокшем спереди свитере, Триша продолжала путь. Следующим ориентиром стало сухое дерево с расщепленным посередине стволом, черная буква У на фоне заходящего солнца. Триша направилась к дереву. Поравнявшись с кочкой-островком, искоса глянула на нее и прошла мимо, по воде. Чего забираться на нее? По воде быстрее. Отвращение, которое она поначалу испытывала, когда ее ступня погружалась в холодный ил, притупилось. Если другого выхода нет, привыкнуть можно ко всему. Она уже уяснила для себя эту истину.
Вскоре после того, как Триша плюхнулась в воду, она начала проводить часть времени с Томом Гордоном. Поначалу это казалось странным, что там странным, невероятным, но по мере того, как час уходил за часом, она перестала задумываться над такими мелочами и болтала с ним, как с закадычной подругой. Показывала ему свой следующий ориентир, объясняла, что первопричиной появления этого болота стал пожар, заверяла его, что скоро они отсюда выберутся, потому что не может болото тянуться до бесконечности. Она как раз говорила ему, что в сегодняшней игре «Бостон Ред сокс» создадут к последним иннингам приличный запас прочности и он без труда доведет матч до победы, когда замолчала на полуслове.
– Ты что-нибудь слышишь? – спросила она.
За Тома Триша отвечать не могла, но она определенно слышала устойчивое стрекотание лопастей вертолета. Доносилось оно издалека, но сомнений, что над лесом кружит вертолет, быть не могло. Триша отдыхала на кочке, когда услышала этот стрекот. Вскочила, повернулась на звук, прикрыла глаза ладонью, всмотрелась в небо. Ничего не увидела, а вскоре пропал и стрекот.
– Напрасные хлопоты, – вздохнула она. Но по крайней мере ее разыскивали. Она убила комара, цапнувшего ее в шею, и двинулась дальше.
Десять или пятнадцать минут спустя она стояла на полузатонувшем корне дерева и смотрела прямо перед собой, гадая, что же ей теперь делать. Строй деревьев-часовых резко обрывался, уступая место большому пруду. Его середину занимали островки-кочки, но не зеленые, а коричнево-бурые, казалось, сложенные из пеньков и веток. На этих кочках, уставившись на нее, сидело с полдюжины толстых коричневых зверьков.
Глаза Триши широко раскрылись, когда она поняла, кого она видит перед собой. Она забыла о том, что находится посреди болота, забыла о грязи, комарах, усталости, забыла о том, что заблудилась в лесу.
– Том, – восторженно прошептала она. – Это же бобры! Бобры, сидящие на бобровых домиках или бобровых хатках, или как там их называют. Это же бобры, правда?
Она привстала на цыпочки, держась одной рукой за ствол, чтобы не упасть, и во все глаза смотрела, смотрела и смотрела. Бобры, настоящие бобры, сидящие на крышах своих хаток… они смотрят на нее? Триша подумала, что да, один-то наверняка, тот, что по центру. Размерами побольше остальных, и его черные глазки, как показалось Трише, не отрывались от ее лица. Вроде бы она различала, как подергивались усики. И какой роскошный мех. Темно-коричневый, у задних лап чуть светлее. Прямо-таки иллюстрация из книжки «Ветер в ивах».
