— Беги, Клод, и веди себя хорошо. Сегодня не время для твоих выходок, у нас и так голова кругом.
Весь обратный путь до своей комнаты я проделал бегом, обходя главные коридоры, которые были переполнены Айрмонгерами. Я не желал слушать колкости и гиканье, не хотел, чтобы с меня стянули всю одежду и стали подбрасывать ее в воздух, — хотел избежать всего того, что обычно происходит после Сидения. Я не стану ужинать этим вечером, у меня есть банка раздавленного слоеного печенья. Я не выйду до самого утра, когда мое Сидение уже не будет такой новостью и их энтузиазм по его поводу уменьшится. Я пришел домой незадолго до того, как поезд вернулся из Лондона.
Мои две комнаты были не очень большими, но зато полностью моими. Всецело клодовскими и немного замусоренными. Да, возможно, они не были самыми чистыми из всех Айрмонгеровских комнат — в конце концов, у меня не было родителей, которые следили бы за мной, устанавливали для меня правила и смотрели, как я расту в соответствии с их представлениями о том, как должен расти Айрмонгер. Не было у меня и братьев или сестер, у которых я мог бы красть и которые крали бы у меня, в дела которых я бы лез и с которыми болтал и имел общие интересы. Я Клод, и это мое царство. Оно не очень большое и не слишком роскошное, но именно в этом хлеву я погружаюсь в мир снов.
Я бы никогда не стриг волосы и ногти, ел бы то, что хотел, вставал поздно и бродил среди своего мусора, если бы не камердинер, который, впрочем, был всего лишь Айрмонгером-слугой, поэтому о нем можно было особо не задумываться. Он наведывался раз в неделю и проветривал мое жилище. Мне приходилось все хорошенько прятать, потому что у него был невероятно острый нюх. В такие дни меня отправляли в стирку. Там меня скоблили, терли, мыли горячей водой и поливали духами. Мои волосы снова становились послушными, а сам я — чистым. До следующей недели, на протяжении которой я мог так пачкаться, покрываться жиром, пятнаться и валяться в грязи, как только хотел. Но все, что я прятал не слишком хорошо, в этот день пропадало. Айрмонгер-камердинер не говорил об этих предметах, он просто забирал их, после чего они исчезали навсегда. Иногда, желая почувствовать еще большую независимость и самость, я мог раскурить глиняную трубку или даже затянуться найденной сигариллой. В крайнем случае я мог сделать самокрутку из газетных обрезков и пыли. Если за этим делом меня заставал камердинер, он напоминал, что это запрещено, после чего приходил Бриггс и с извинениями, но довольно сильно таскал меня за ухо и бил по рукам. После чего я двенадцать раз должен был сказать «Привет, Мурри». Мурри был одним очень хорошим Айрмонгером, настоящим гением в вопросе поисков. Он погиб от взрыва метана, когда закурил на Свалке толстую сигару. НЕТУ БЕНИ (Так мы с Туммисом произносили nota bene[5]): курить на Свалке строжайше воспрещается.
Но во всех прочих случаях я оставался наедине со своей вонью.
Той ночью, когда прозвонили отбой и в коридоре все стихло, не считая пожарного ведра по имени Сирил Пеннингтон, чей шум был постоянным, я отправился к Виктории Холлест.
Я уже почти добрался до гостиной, когда услышал бормотание, доносившееся из учительской. Заглянув туда, я увидел какую-то служанку, занятую ночной уборкой. В этом не было ничего интересного, а мне не слишком хотелось тратить время на слуг, хотя я и предпочел бы, чтобы они были менее заметными. Я уже собирался уйти, когда услышал, что с этой что-то не то. Я думал, что Айрмонгеры-слуги никогда не издают звуков, но эта их издавала. Служанка определенно что-то говорила, хотя ее рот не открывался. Почему она издает звуки? Что она говорит? Пока я прислушивался к ее словам, Айрмонгер-служанка, которая, как я теперь заметил, была юной и рыжеволосой под чепчиком, подошла ко мне с безумным выражением на лице и огрела меня по голове своим совком для угля.
9 Акушерские щипцы
Из медицинского журнала доктора Аливера Айрмонгера
Среда, 9 ноября 1875
Пациентка Розамуть Пурлер Айрмонгер, возраст 57 лет, тяжелое недомогание. Желтизна в глазах. Любое положение вызывает дискомфорт. Пациентка говорит о болях во всем теле. Она все время пытается что-то нащупать, но, какие бы предметы ей ни давали, ее это не успокаивает. Я клал перед ней другие медные дверные ручки, но это лишь приводило ее в еще больший ужас. Она считает, что скоро во что-то превратится. Ее не успокаивает ничего, кроме лекарств.
Четверг, 10 ноября 1875, 10 часов утра
Крайний упадок сил. Пациентка вообще не встает. Боится, что может стать чем-то в любую минуту. Она причитает о возвращении Старой Болезни. Говорит, что ее брат заболел ею в семилетнем возрасте и превратился в вантуз. Она не успокаивается, хотя ее страхи, несомненно, преувеличены. Если бы она только успокоилась! Но пациентка вбила себе в голову, что ужасный недуг вернулся, и ничто не убедит ее в обратном.
Четверг, 10 ноября 1875, 11 часов вечера
Симптомы сильно изменились. Холод по всей поверхности тела. Глаза впали. Тело меняет цвет, становясь иссиня-черным, чего раньше не наблюдалось. За прошедшие пять часов она не произнесла ни слова. Пациентка смогла заснуть, и, похоже, ей стало легче. Пульс не прощупывается.
10 Медная дверная ручка
Повествование Люси Пеннант продолжается
Угрюмая тучная Айрмонгерша средних лет, с ногами, покрытыми следами от укусов насекомых, толкала меня вверх по лестницам. Она двигалась быстро, и мне было сложно запомнить обратный путь. Все лестницы были разными: одна — каменная, другая — из ржавого железа, третья — деревянная, с избитыми и выщербленными ступенями. Четвертая тоже была сделана из дерева, но ее покрывал толстый слой пыли, а поверх него лежала ковровая дорожка с прижимными прутьями.
— Это бессмысленно, — сказала я.
— Для тебя, — сказала Айрмонгерша.
— Почему он так построен? — спросила я.
— Потому что им так нравится. — Айрмонгерша вытерла нос рукавом. — Это их дом. Многих тошнит в первые несколько раз, когда они поднимаются на верхние этажи. А некоторых тошнит всегда, сколько бы они туда ни ходили. Их тошнит, даже если они работают в дневное время. У тебя есть ведерко, Айрмонгер, и ты всегда можешь им воспользоваться.
— Нет, не думаю, что меня затошнит, — сказала я. — Я бы хотела осмотреть дом.
— Ни в коем случае! Оставайся в тех комнатах, в которые я тебя отведу. Тебе не следует шататься по дому. Не следует. Если ты заблудишься, ни в коем случае не иди наверх. Если ты пойдешь туда, то в конце концов окажешься на чердаке, понимаешь? А на чердаке живут летучие мыши. Они кусачие и очень опасные. Так что не заблудись. Ни в коем случае. Миссис Пиггот!
