И укатил в объёмистом зелёном «додже» «дюранго».
Приехав домой и без лишних слов отправив сына спать, Мхов до трёх утра пьет в гостиной крепкий чай в обществе дочкиной приходящей няньки (он не любит собачьего слова «бебиситтер»). Её зовут Екатерина Ильинична, ей за пятьдесят, она местная, из ближней деревни, добрая хохотунья, обожает жевательную резинку и выучила Дашу своей любимой песне: «Она жуёт свой «Орбит» без сахара и вспоминает тех, кого…»
Потом является жена, почти не пьяная. Мхов уводит её в свой кабинет и подробно пересказывает историю с кислотой. На этот раз Мария даже не плачет, слушает почти спокойно, не перебивая. Потом она говорит:
— Я верю и не верю.
Задумывается.
— Чего же от него дальше-то ждать?
Кисло усмехается.
— Может, дом подожжёт?
Спохватывается.
— Его точно не посадят?!
Закрывает руками лицо.
— О боже мой, боже…
Мхов тянет жену за локоть.
— Я за Дашку боюсь.
Мария отшатывается, резко вскакивает и, наступая на подол вечернего платья, бросается вон из кабинета.
Мхов ждёт. Она возвращается минут через десять.
— У него жар.
— М-м?
— Жар, говорю. Температура.
— Высокая?
— Тридцать восемь и три.
Задача заболеть, поставленная Лановым, выполнена в лучшем виде.
— Говорила с ним?
— Об этом? Не-а. Он вообще молчит.
Мхов устало пожимает плечами.
— Если к утру температура подскочит, надо врача вызвать, — говорит Мария.
Мхов неожиданно оживляется, таращится на жену. Вот именно! Как он до сих пор не додумался?!
— Надо искать врача! — он бьёт себя кулаком по колену.
— А чего искать-то? — недоумевает Мария. — Вон Пётр Петрович…
— Да нет, ты не понимаешь! Психолога надо. Детского психолога. Или психиатра. Или как он там называется.
Пора всё увидеть своими глазами, — говорит Мхов генералу Срамному, поднимаясь по узкой лестнице в свой офис на служебном этаже казино «Гранит».
Вечер, время первого наплыва клиентов, или пациентов, как их называют меж собой дилеры. Мхов располагается в высоком кожаном кресле за столом из морёного дуба. Поверхность стола, если не считать компьютера и телефонного аппарата, совершенно пуста. Уходя, Мхов не оставляет на столе ничего, ни единой бумажки, ни ничтожной скрепки. Таких вещей как громоздкие письменные приборы из камня и металла, дорогие канцелярские безделушки, настольные фотографии родных и близких в дурацких пафосных рамках, выставленные напоказ, он не признает вовсе. От нечего делать Мхов наблюдает за происходящим в игровом зале по большому монитору у противоположной стены. Ничего особенного там, впрочем, не происходит. То же, что и всегда. Два стола с рулеткой, восемь — с покером, два — с блэкджеком. Игровые автоматы. Бар с напитками. Промеж всего этого — ожидание, нетерпение, радость, отчаяние. Снова радость, опять нетерпение, и дальше по кругу. Обычный для любого казино перечень переживаний, запечатлённый в лицах.
Прямо перед Мховым, за длинным столом для совещаний, аккуратно, как в школе, сложив перед собой руки, сидит 26-летний очень стильно подстриженный человек похожий парадоксальным образом одновременно на Дольфа Лунгрена и Антонио Бандераса. На нём изысканно помятая чёрная льняная «двойка» (под пиджаком с виду обыкновенная белая майка с буквой «I» во всю грудь), он увлечённо, чуть шевеля губами, читает лежащую перед ним книгу карманного формата в твёрдой обложке. Это Паша Василевский (прозвище Бутик), финансовый директор всего мховского бизнеса, включая казино «Гранит», а, проще говоря, «смотрящий» от Супа.
Сбоку, на длинном кожаном диване, устроился Срамной. Генерал занят тем, что изучает какие-то бумаги, которые принёс с собой в массивной чёрной папке. Время от времени он делает пометки в документах золотопёрым «Паркером» и вполголоса разговаривает по мобильному телефону. Подле него тихо шуршит портативная рация.
План простой. Когда кто-то купит в кассе 500-долларовую фишку (именно так поступали предшествующие семеро, покупали одну единственную 500-долларовую), последует сообщение на рацию Срамного. После чего Мхов, Василевский и Срамной быстро спустятся вниз, их подведут к столу и покажут этого человека. Они уже видели, как это происходит, но на мониторе, в записи. Теперь Мхов решил, что куда как интереснее посмотреть на такое чудо вживую. И если уж выдался свободный вечер, сутки на исходе и до этого времени ничего не произошло, почему бы не потратить несколько часов на ожидание.
Они сидят уже третий час, до полуночи осталось без малого два часа, а сигнала всё нет. При этом Бутик так углублён в чтение, Срамной в свои бумаги, а Мхов в бессмысленное пяление в монитор, что за всё время в кабинете не было произнесено и полдесятка слов. Тут Василевский вдруг выпрямляется на стуле, запрокидывает голову и, уставившись в потолок, восторженно выдыхает:
— Б-лин!
Смотрит поочерёдно на Мхова и Срамного, спрашивает:
— Олегыч, ты читать любишь?
— Нет, — честно отвечает Мхов.
— А ты, Арсеньич?
— Вот моё чтение, — генерал приподнимает на коленях папку.
— Ну-у, — Бутик разочарован. — А я книжки очень люблю. Мне мама в детстве вслух всегда читала. Перед сном. Лежишь так, маленький, под одеялом, на улице мороз под пятьдесят, я сам из Салехарда, а в доме-то тепло, кошка Верка на коврике мурчит, а мама читает там всякое… Типа, жил-был желторотый воробей, звали его Тузик…
— Пузик, — не подумав, перебивает Мхов.
— Чего? — Бутик на глазах мрачнеет.
— Воробья звали Пузик, — нехотя объясняет Мхов.
Бутик немедленно взрывается.
— Да не один ли хуй, как его звали, воробья того сраного?! Я тебе про что?! Бля, а ты?! Ну…
Бутик рывком придвигает к себе книгу, впивается в неё глазами. Его уши горят, губы горько кривятся.
Мхов чувствует неловкость, на пустом месте обидел человека. Срамной нейтрально помалкивает на диване.
— Паш.
Бутик оскорблённо щурится.
— Ну, Паш. Прости. Забудь, я не хотел.
Мхов через стол протягивает раскрытую ладонь.
Лицо Василевского постепенно разглаживается.
— Ладно.
Он хлопает своей ладонью о ладонь Мхова и в знак окончательного примирения возвращается к прерванной теме.
— Я ж говорю. Иной раз так классно напишут, что аж, бля…
— М-м-м? — Мхов изображает искреннюю заинтересованность.
— А вот, — Бутик тычет пальцем в раскрытую книгу, — зацени.
Сейчас… Как это будет-то?
И медленно, словно пробуя слова на ощупь, читает: «Гарленд спокойно, как будто собрался пойти погулять, снял с вешалки свой э-э-э, блин… элегантный плащ и завернул в него автомат».
