Но сходство было настолько точным, что я даже засомневался. Как оказалось не зря.
– Кэрол. Ты убила Генри? Зачем? Зачем тебе понадобилось это? – Сильвия гневно посмотрела на Кэрол, которая стояла позади нее и смотрела мне прямо в глаза безмятежным и пустым взглядом. Это был жуткий, холодный и бездушный взгляд, не принадлежавший живому, дышащему человеку. Мне стало не по себе.
– Того потребовал Акгран, сестра моя. Я люблю Генри, и оплакиваю его, как подобает любящей жене, но судьба его давно предрешена. Он должен был отдать себя Вселенной. Ты понимаешь это. Тебе открылись все сокровенные тайны мироздания, и теперь ты знаешь, что так было правильно.
Я не мог взять в толк, о чем идет речь. Какой Акгран? Какие тайны? Все это было похоже на диалог умалишенных сектантов, устроивших свой шабаш на диком пляже в несуразной и довольно мрачной лачуге.
– Я понимаю, Кэрол. Но ведь даже в нас должно остаться место для чего-то святого. Только от нас зависит, как мы будем нести свое бремя. Если нам дали такое право, то мы сами можем выбирать, кто воссоединиться с Акграном, а кто будет жить дальше своей безмятежной, человеческой жизнью, радуясь каждому прожитому дню. Амелия, сестра моя. Разве я говорю не правду?
Значит, я не ошибся. Третьей была Амелия. Но как это возможно? Она ведь умерла. Я стоял и ошарашено смотрел на трех девушек, которые успели в моих глазах превратиться в неких мифических существ, обсуждающих свои внеземные, фантастические дела. Вся эта сцена ввела меня в некое оцепенение, и я совершенно не знал, что сказать и тем более как поступить. Но дальше события начали развиваться очень быстро, и я непосредственно был в центре этих ужасных манипуляций. Амелия вышла вперед и произнесла с безмятежной улыбкой на лице:
– Ты права, сестра моя. У нас есть право самим выбирать тела для нашей жатвы и мне бесконечно горько от того, что случилось с Генри. Но так было нужно. Без этого Кэрол не смогла бы переродиться и стать одной из нас. Не нужно убиваться так, сестра. Генри, как и наши родители, послужат высокой цели и принесут безграничную пользу для всех в этой Вселенной. В тебе осталось много от человека. Но ты избавишься от этого. Я помогу тебе. Эйден Фарли. Человек, которого ты так любишь и которого ты защищаешь. Он должен умереть. Сейчас. И тогда ты сможешь отпустить свою слабую, человеческую сущность. Она не нужна тебе, без нее твои силы вырасту во сто крат, и мы будем готовы исполнить свою роль.
– Не обязательно все должно быть так, Амелия. Моя человечность это единственное, что придает мне силы, и я не хочу ее терять. Даже смерть Эйдена не сможет отнять этого. Я не откажусь от того светлого и теплого огня, живущего внутри меня. Я буду с вами, сестры. Мы вместе будем служить нашему отцу. Но Эйден будет жить. Я не позволю убить его.
Примерно такой разговор состоялся у меня на глазах между тремя женщинами, одна из которых вернулась с того света. Что происходит с этим миром? Я как будто бы стал одним из актеров какого-то, к слову, не вполне качественного, фантастического фильма с диковинными диалогами и жуткими событиями. И три злых бестии в лице присутствующих девушек хотели линчевать меня, убить, стереть с лица земли. Перед глазами все предметы, все лица начали расплываться: «Соберись, Эйден!» – начал я себя успокаивать, – «Соберись, тряпка! Возьми себя в руки! Это хрупкие молодые девушки, они не смогут причинить тебе вред. К тому же у меня есть оружие. Мне нечего бояться». В следующий миг восставшая из мертвых Амелия сделала шаг вперед и спокойным, холодным голосом сказала:
– Прости, сестра. Но Эйден Фарли должен умереть. Так желает Акгран. Я не могу пойти против его воли.
Далее последовало то, чего я никак не мог ожидать. Во всяком случае, от хрупкой, юной девушки. Амелия в один миг оказалась прямо передо мной и молниеносно выхватила пистолет из моей руки. Схватила меня за горло, да так сильно, что хватка показалась мне далеко не женственной. Изо всех сил потянула на себя и я, словно перышко, по ее велению влетел вовнутрь комнаты, предварительно собирая лицом столовые приборы с кухонного стола. Упал в самом дальнем конце этого небольшого домика. Когда я поднял голову увидел, как возле моего лица ошивается маленький Литтоунвеский Флав. Он звонко лаял и бегал вокруг моей головы. В глазах немного прояснилось и в дверном проеме я увидел Кэрол, которая подозвала песика и стала его гладить, проговаривая следующие слова:
– Марлин, пушистик мой. Время погулять.
Даже не знаю, каким образом можно описать те события, которые последовали после слов Кэрол. Всей своей душой я хотел бы забыть их и никогда больше не вспоминать, но раз уж я решил все подробно изложить в своем дневнике, то так тому и быть. Попытаюсь как можно точнее описать весь тот ужас, в котором мне была отведена занимательная и вполне незаурядная роль – роль пищи. Маленький «пушистик Марлин» на глазах принялся менять свой привычный для человеческого глаза облик. Короткие лапки начали расти, вытягиваться. Послышался хруст костей, все тело маленького существа перестраивалось и вырастало в нечто неземное, нереальное. Там, где должна была быть голова, образовался обрубок, из которого хлестала тягучая жижа черного цвета. По всем четырем конечностям собачьи стопы заменили продолговатые и узкие пасти с острыми зубами, издающие не то хрип, не то рык или все вместе. Белоснежная шерсть приняла темно-бурый окрас, и прямо на глазах затвердевала, сползая длинными пластинами аж до пола. Хвост заменил длинный и довольно толстый отросток, дугой изгибающийся над спиною чудовища подобно хвосту скорпиона. Он заканчивался большой, бесформенной головой с огромной пастью и двумя полыми глазницами, из которых вытекала густая кровь. Сквозь крепко стиснутые зубы просачивалась белая, кипящая пена. Она падала под ноги существу и ее жадно поглощали мерзкие рты, служившие стопами этой потусторонней твари. Когда мерзостное пиршество было закончено, тварь разинула на сто восемьдесят градусов каждый из ртов на четырех ногах и устойчиво вцепилась открытыми пастями в твердый пол. Воздух пронзил оглушающий, свистящий рык, невыносимо давивший на барабанные перепонки. Через секунду он сменился на хрип. Чудище присело на своих длинных, несообразных лапах, больше походивших на кривые ветки дерева и его пустые, страшные глазницы обратились прямо на меня.
От ужаса у меня замерло сердце. Я был не способен сделать ни единого движения. Это все похоже
