Но вот что удивительно – Александра как будто даже и не расстроилась. Идиотское происшествие ее скорее развеселило.
Она не сразу поняла причину своей странной реакции, а поняв, удивилась еще больше.
Сунув руку в карман куртки, она нащупала камею. И, как только осознала, что камея не пропала, – тут-то у нее и исправилось настроение.
Что же такое с ней случилось?
У нее украли сумку (кстати, почти новую, итальянскую, очень хорошей фирмы), в ней были деньги, документы (к счастью, не на машину!), много прочих нужных вещей, а ее почему-то беспокоит только злополучная камея!
Нет-нет, поспешно поправила себя Александра, не злополучная, а счастливая!
– Я никому-никому тебя не отдам, – сказала она, глядя на задорную улыбку маски, – ты мой талисман, ты принесешь мне счастье…
Сзади ей давно уже возмущенно сигналили.
* * *
Жена Гнея Домиция, Агриппина, проснулась от внезапно нахлынувшего на нее страха.
Она села в постели, пытаясь понять, что ее так напугало.
Сон?
Она попыталась вспомнить, что же ей снилось, но в памяти всплывали только какие-то обрывки: плеск волн, бившихся о прибрежные камни, солнечный свет, пробивавшийся сквозь кружевную листву, какие-то лица…
Среди этих лиц она особенно четко запомнила два – странные, с темными провалами вместо глаз, одно – беззаботно смеющееся, другое – гневающееся…
Ах, ну да! Это ведь те камеи, маски, которые подарила ей прорицательница Сатурнина в день рождения сына Агриппины, маски, которые с того самого дня ее маленький Луций носит в золотой булле, не снимая ее даже на ночь…
Агриппина вспомнила об этих масках и подумала, что до сих пор жизнь обращалась к ней только своей смеющейся стороной. Кто знает, долго ли это продлится?..
Она хотела лечь вновь, но вдруг услышала где-то вдалеке, у входа в дом, приглушенные голоса, шум борьбы.
Эти звуки неотвратимо приближались, и вот уже из коридора донеслись тяжелые шаги многих людей.
Агриппина узнала тяжелую поступь преторианцев – и поняла, что страх ее был ненапрасным.
Она вскочила, накинула поверх легкой ночной туники плащ – и в ту же секунду дверь распахнулась, и в спальню, грохоча сапогами, ввалились трое рослых солдат преторианской гвардии.
Агриппина отшатнулась, но тут же приняла величественную позу и воскликнула, гордо сведя брови:
– Как посмели вы, мужланы, потревожить мой сон?! Знаете ли вы, кто я такая?! Я – Агриппина, сестра императора!
– Ты-то нам и нужна! – ответил старший из преторианцев грубым голосом. – Собирайся!
С этими словами он шагнул к Агриппине, словно намереваясь схватить ее за плечо и силой вытащить из покоев.
– Да как ты смеешь, деревенщина, поднимать на меня руку! – воскликнула Агриппина, попятившись. – Что будет, если об этом узнает мой брат?!
– Ах, что будет! Просто страшно об этом подумать! – раздался от двери писклявый, издевательский клоунский голос. – Должно быть, он страшно разгневается!
Агриппина повернулась к двери – и увидела закутанную в плащ фигуру. Лицо ее было закрыто смеющейся маской, но она не скрывала светлых вьющихся волос и подбородка с ямочкой – известного всему Риму подбородка ее очаровательного брата, ее злобного и развратного брата, Гая Юлия Цезаря Калигулы.
– Здравствуй, сестричка! – пропищал император и ловким движением сменил маску – теперь на нее смотрело гневное, яростное лицо театрального злодея, и голос Калигулы тоже изменился вместе с маской: теперь он был хриплым и злобным, как у сицилийского пирата:
– Не ждала?
– Чего ты хочешь, брат? – пролепетала Агриппина, побледнев. – Зачем ты пришел в такой час?
– А что – я больше не император? – Калигула отбросил маску, показав собственное лицо – куда более страшное и разгневанное, чем маска. – Я больше не хозяин в этом городе? Я не могу приходить, куда захочу и когда захочу?
Агриппина молчала, пытаясь понять, что вызвало гнев брата.
В это время откинулась занавеска, закрывавшая вход в соседнюю комнату, и в спальню вбежал маленький Луций. Короткая детская туника сползла с его плеча, на шее болталась золотая булла на кожаном ремешке.
– Мама, мамочка! – закричал он и зарылся лицом в колени матери. – Мамочка, кто тебя обижает? Я накажу его! – он отстранился от Агриппины, повернулся к преторианцам и императору и погрозил им кулачком.
– Ах, какой у тебя смелый защитник, сестрица! – Калигула ухмыльнулся. – Он меня и вправду напугал! Пожалуй, я не буду тебя обижать! Лучше я сделаю тебе подарок!
Лицо императора разгладилось, теперь оно выражало не гнев, а насмешку и фальшивое добродушие. Агриппина испугалась еще больше – она знала, что такое выражение на лице ее брата никому не предвещает ничего хорошего.
Но маленький Луций, похоже, немного успокоился. Он отступил от матери и захлопал в ладоши:
– Подарок, подарок! Я люблю подарки!
– Где же мой подарок? – Калигула повернулся к преторианцам, и один из них подал ему кожаный мешок.
– Как ты думаешь, сестричка, что в этом мешке? – Калигула насмешливо взглянул на сестру и потянул за кожаные завязки.
Агриппина схватилась за грудь.
Мешок упал на пол, раскрылся – и из него выкатилась голова. Нос с горбинкой, шрам на левой щеке…
Агриппина узнала Марка Пизона, и сердце ее провалилось куда-то вниз живота.
Марк смотрел прямо на нее широко открытыми мертвыми глазами.
– Узнаешь, сестричка, своего любовника? – гневно прогремел Калигула. – Узнаешь, волчица?!
– Это плохой подарок! – прохныкал маленький Луций и вновь прижался к коленям матери.
– Тебе он не нравится? – Калигула повернулся к племяннику. – А он и не тебе предназначен! Это подарок для твоей мамочки. Думаю, он ей понравился – ведь ей нравился этот человек, пока он был целым, с руками, ногами и другими частями тела!
Агриппина почувствовала, что сейчас упадет без чувств, и сжала волю в кулак: она не могла себе позволить такую слабость в присутствии сына и брата!
Вдруг боковая дверь открылась, и в спальню вошел ее муж.
– Что здесь происходит? – проговорил он хриплым спросонья голосом. Затем огляделся, узнал императора и поклонился.
– То, что здесь происходит, не касается тебя, старик! – бросил ему Калигула. – Мы с сестрой как-нибудь сами разберемся!
