Александра погладила его по голове, начала мягко массировать шею и плечи.
– Не надо! – отмахнулся он.
– Чем ты недоволен? Что не так в пьесе?
– Все! Все не так! – он повысил голос.
– А конкретно? – спросила она.
Старая песня, вот сейчас они разложат все по полочкам, разберут по косточкам, и она убедит его, что проблема пустяковая. Сколько было у них уже таких разговоров! И всегда Александра находила нужные, правильные слова.
– Конкретнее? Пожалуйста! – Медеников встал, а ее, наоборот, толкнул на стул. И сказал, глядя на Сашу сверху вниз: – Мне не нравишься ты! Ты не подходишь для этой роли.
– Я?! Я не подхожу?! – Александра не поверила своим ушам. – Что ты говоришь?!
– Эта Елена – молодая девушка, из дворянского рода, хорошего воспитания. Бедная, но честная и порядочная.
– И что?
– А то, что она изначально чиста, а Агишин совращает ее. Не физически, а морально: вливает ей по капле яд в душу. Уговаривает ее выйти замуж за богатого купца Белугина – тот, дескать, дурак полный и простофиля, сможешь им вертеть, как хочешь, деньги его проживать, а самого динамить. А у нее душа чистая, ей это противно сначала, но постепенно она меняется и проникается его идеями.
– И что? – повторила Александра холодно. – По-твоему, я это не сыграю? Не ты ли говорил вот в этой комнате, что я могу сыграть практически все? И что-то еще – про безупречное мое мастерство? Оно никуда не делось!
– Мастерство твое при тебе осталось, – вздохнул он, – только этого мало. Нужно еще душу показать – чистую, но слабую. Так-то ты, конечно, за молодую девицу сойдешь – фигура, движения в норме…
«И на том спасибо», – подумала Александра.
– Но вот глаза… По твоим глазам видно, что тебя ни в чем убеждать не надо, ты сама уже обо всем догадалась, план выработала, как на себе этого купчишку женить, а потом и обобрать его. Тебе никакой совратитель не нужен, ты сама кого хочешь совратишь и под свою дудку плясать заставишь! И тогда получается, что половину пьесы совершенно пустые разговоры происходят.
– Да с чего ты это выдумал?! – возмутилась Александра.
Зря она так сказала, но уж очень неожиданными и болезненными для нее оказались его упреки.
– Ты не забыла, что на сцене я вижу всех вас насквозь? – он зло прищурил глаза. – Я читаю ваши мысли и знаю все ваши чувства…
– Смотришь прямо в душу, – усмехнулась она.
– У тебя нет души! – бросил он.
– Это потому, что мы не на сцене, – она решила свести все к шутке, – поэтому ты ее и не видишь…
– У тебя нет никакой души! – повторил он мстительно. – Вместо души у тебя – холодное расчетливое мастерство. Но этого мало!
Александра сглотнула вязкий комок, подступивший к горлу. Стало быть, он думает, что она – просто холодная расчетливая стерва. И не только он один – все о ней так думают. До всех, положим, ей нет никакого дела, но вот он, Сергей… Все же они были близки… А может, это только она так думала?
– К чему ты завел этот разговор? – она собрала всю свою волю в кулак. – Ты можешь высказаться прямо: чего ты от меня хочешь?
«Что я делаю? – мелькнула мысль. – Я сдаю позиции без боя! Сейчас он скажет, что убирает меня с этой роли и вообще – из спектакля!»
– Ого! – он заглянул ей в глаза. – Стало быть, проняло? Ишь, как ты смотришь, глаза как блестят! Но все равно, не получается у тебя девушка с чистой душой. Вот Настасью Филипповну ты бы сыграла превосходно. Но я «Идиота» в ближайшее время ставить не собираюсь.
«Сам ты идиот!» – подумала Александра.
На это Сергей ничего ей не сказал – стало быть, мысли читать он все же не умеет.
– Ладно, пока что все оставим как есть, – медленно, задумчиво сказал он. – Я посмотрю завтра на репетиции. И вот еще что… – он взял ее за локоть. – Я сегодня в Комитете по культуре должен быть, так, если пораньше освобожусь, заеду.
Вот так, в утвердительной форме, не спросив – даже для приличия – ее разрешения. Еще и гадостей ей наговорил, а теперь желает постельных утех! Впрочем, какая там постель, одни разговоры в пользу бедных… Ну уж нет, только не сегодня!
– Извини, дорогой, – Александра посмотрела на него чистым, незамутненным взглядом, – сегодня никак не получится, маму на ужин пригласила.
Он недовольно отвернулся, и Александра поскорее вышла.
* * *
Она свернула в узкий тупичок, где никто никогда не ходил, и там дала волю чувствам. Что происходит?! Отчего Медеников ею недоволен? Это из-за ее отпуска: с глаз долой, из сердца вон? Или кто-то напел ему в уши? Да нет, он никого не слушает. Неужели он и правда думает, что Александра не может сыграть эту роль? А, пустое, просто он выделывается, гений наш… Однако ее тщательно устроенная карьера грозит рухнуть. Сначала ее не возьмут в новый спектакль, потом уберут из ведущих актрис – вот и конец всему. А читка совсем новой пьесы? Он об этом и не заикнулся, стало быть, тоже не хочет давать ей там роль?.. Что делать? Уходить из театра? Но куда? В другом театре будут те же проблемы, придется все начинать сначала, с той только разницей, что теперь она старше на десять лет.
Александра вытащила камею и поднесла ее к лицу.
– Смеешься? – горько вздохнула она. – Я-то думала, ты принесешь мне удачу…
Улыбка маски показала ей, что так оно и будет, нужно только подождать немного – и все наладится. Наладится само собой: не придется больше Саше собачиться с коллегами и ждать от них любой гадости, опасаться удара в спину от главного режиссера, уезжать в отпуск одной, потому что ей стало невмоготу находиться в атмосфере всеобщего недоброжелательства. Так и будет!
– Хорошо бы… – вновь вздохнула Александра.
– С кем это вы тут разговариваете, милочка? – спросила старуха Невеселова.
Надо же, вроде бы и габариты у нее приличные, а умеет подкрадываться неслышно, как кошка! Александра поскорее убрала камею в карман и сказала, что она репетирует роль.
– Ах, роль… – протянула Невеселова, и стало ясно, что она полностью в курсе событий и, разумеется, в этой ситуации она отнюдь не на стороне Александры. – И какую же?
– Это вас не касается, – сухо ответила Александра и ушла.
* * *
Даша вошла в прихожую и поймала себя на том, что ей до судорог не хочется возвращаться домой. Свекровь к ней опять привяжется, наговорит гадостей… Муж примется чего-то от нее требовать – внимания, сочувствия, ласки… У нее не было сегодня никаких сил ни на кого, особенно на свекровь.
Казалось, она уже привыкла, научилась не слышать, не замечать этого – как говорится, в одно ухо влетело, в другое вылетело, но в последние дни, после поездки на дачу с Изольдой, что-то в ней изменилось, и привычные обиды стали невыносимыми.
