— Хватит! Хватит! — заорал я. — Прекрати! Что ты себе позволяешь?
Я попытался втиснуться между Делакруа и Перси, но толку из этого не вышло. Дубинка Перси продолжала охаживать Делакруа с боков, в обход меня. Рано или поздно это привело бы к тому, что какой- нибудь удар пришелся по мне, а потом началась бы драка. Я бы точно забыл, чей он там родственник, да и Зверюга составил бы мне компанию. И знаете, я даже сожалею о том, что драка не началась. Мы бы крепко отмутузили Перси, и в итоге могло бы не случиться всего того, что произошло потом.
— Гребаный педик! Я научу тебя не совать руки куда не надо, засранный французишка!
Хряп! Хряп! Хряп! Из одного уха Делакруа текла кровь, он продолжал кричать. Я прекратил попытки защитить его, схватил за плечо и швырнул в камеру. Перси успел изогнуться и со всего размаха врезать ему дубинкой по заднице, можно сказать, для ускорения. И тут Зверюга добрался до него (я говорю про Перси) и отпихнул в сторону.
Я же захлопнул дверь камеры, а потом повернулся к Перси. Шок и недоумение сменились холодной яростью. Перси пробыл в блоке Е уже несколько месяцев, достаточно времени для того, чтобы мы все решили, что он нам не нравится, но тут я впервые понял, что он совершенно не способен держать себя в руках.
Перси стоял, не спуская с меня глаз, в которых среди прочего читался и страх (в том, что он трус, я нисколько не сомневался), уверенный, однако, что его связи обеспечат ему надежную защиту. И в этом он был прав. Я подозреваю, что найдутся люди, которые не поймут, как такое могло быть, даже прочитав все то, что я напишу, но это те, кто знаком со словами «Великая депрессия» только по учебникам истории. Если б вы жили в то время, эти слова воспринимались совсем по-другому, а если б у вас еще была и работа, вы бы сделали все возможное и невозможное, лишь бы ее не потерять.
Мало-помалу лицо Перси приняло обычный цвет, хотя на щеках остались пятна румянца, а волосы, обычно уложенные и блестящие от бриллиантина, растрепались и падали на лоб.
— Что все это значит? — вопросил я. — Никогда… никогда раньше в моем блоке заключенного не били!
— Этот маленький педик пытался облапать меня, когда я вытаскивал его из фургона, — ответил Перси. — Он получил по заслугам. А если попробует еще раз, я ему добавлю.
Я смотрел на него, потеряв на мгновение дар речи. Потому что не мог даже представить себе гомосексуалиста, проделывающего то, о чем сейчас говорил Перси. Водворение в камеру на Зеленой миле еще никого не приводило в сексуальное настроение.
Я посмотрел на Делакруа, скорчившегося на койке и все еще прикрывающего лицо руками. Наручники на запястьях, цепь, соединяющая металлические кольца на лодыжках. Вновь повернулся к Перси.
— Убирайся отсюда. Я поговорю с тобой позже.
— Вы намерены подать рапорт? — нагло спросил он. — Потому что я могу подать свой рапорт.
— Инцидент исчерпан, — ответил я, заметил осуждающий взгляд Зверюги, но предпочел проигнорировать его. — Живо выметайся отсюда. Иди в административный корпус и скажи им, что тебя послали читать письма и помогать в каптерке.
— Конечно. — Самообладание уже вернулось к нему или, скорее, он укрылся за маской наглости, которая так редко сползала с его лица. Перси откинул волосы со лба маленькой мягкой белой ручкой, какими бывают ручки девочек-подростков, а затем повернулся к камере. Увидев его, Делакруа сжался в комок, с языка его слетали несвязные английские и французские слова.
— Я еще не рассчитался с тобой, Пьер, — угрюмо бросил Перси и тут же подпрыгнул от неожиданности: на его плечо легла тяжелая рука Зверюги.
— Уже рассчитался. А теперь уходи. Дуй отсюда.
— Вам меня не испугать, знаете ли, — огрызнулся Перси и бросил на меня быстрый взгляд. — Не боюсь я вас. Ни одного, ни другого.
Но мы видели, что он боится. Страх ясно читался в его глазах, отчего Перси только становился опаснее. Потому что такие, как Перси, и сами не знали, что они сделают через минуту или через час.
Он повернулся и зашагал по коридору к выходу. Нагло и уверенно. Он как бы показывал миру, что произойдет, если какой-то французишка попытается ухватить его за конец. Клянусь Богом, он уходил как победитель.
Я же произнес перед Делакруа установочную речь, упомянул про радио со всеми развлекательными программами, про то, что мы будем относиться к нему как к человеку и того же ждем от него. Уж не знаю, как Делакруа воспринял мой монолог. Он все время плакал, приткнувшись в изножье койки, как можно дальше от меня. При каждом моем движении он сжимался, словно в ожидании удара, и не думаю, чтобы он услышал больше одного слова из шести произнесенных мною. Скорее, и того меньше. Так что речь моя скорее всего пользы не принесла.
Пятнадцать минут спустя я вернулся к столу, за которым сидел потрясенный Брут Хоуэлл и лизал грифель карандаша, который мы держали в регистрационной книге.
— Может, прекратишь, пока не отравился? — одернул его я.
— Святой Боже. — Он вытащил карандаш изо рта. — Я не хочу, чтобы кого-то еще из заключенных ждала такая же встреча.
— Мой папаша, бывало, говорил, что Бог троицу любит.
— Что ж, надеюсь, в этом вопросе твой папаша был профаном, — ответил Зверюга, но, как показало время, папаша отвечал за свои слова.
Еще одной стычкой закончилось появление Джона Коффи, а уж Дикий Билл просто устроил жуткую драку. Так что три — действительно любимое число Господа. О нашем знакомстве с Диким Биллом, о его появлении на Зеленой миле, едва не приведшем к убийству, я расскажу чуть ниже. Пока лишь упомяну об этом.
— Как мог Делакруа ухватить его за конец? — полюбопытствовал я.
Зверюга фыркнул:
— Он же был в кандалах, а старина Перси слишком быстро выковыривал его из перевозки, вот и все. Делакруа споткнулся и начал падать. Вскинул руки, чтобы удержать равновесие (это же естественная реакция), и одной задел штаны Перси. Чистая случайность.
— Как по-твоему, Перси это знал? — спросил я. — Не воспользовался ли он случившимся как предлогом для того, чтобы дать Делакруа наглядный урок? Показать ему, кто тут хозяин.
Зверюга медленно кивнул.
— Да, я думаю, все так.
— Тебе придется приглядывать за ним. — Я пробежался рукой по волосам. Как будто у нас без Перси не хватало забот. — Господи, как я это ненавижу. Как я ненавижу его.
— Я тоже. И вот что я тебе скажу, Пол. Я его не понимаю. У него есть связи, это мне понятно, но почему он использовал их, чтобы получить работу на гребаной Зеленой миле? Да и вообще в тюрьме. Почему не стал клерком в сенате штата или в администрации губернатора? Организовывал бы встречи одного из его заместителей. Уж конечно, его родственнички смогли бы подобрать ему что-нибудь получше, если б он попросил их. Почему он полез именно сюда?
