Я произнес заготовленную речь о том, как мы включаем радио («Фантастический бал» и «Воскресенье нашей девушки»), о том, что мы будем обращаться с ним нормально, если он тоже будет вести себя нормально. Эта маленькая проповедь была не самой успешной. Он все время плакал, сидя скрючившись на своей койке, стараясь отодвинуться как можно дальше от меня и при этом не упасть в угол. Он съеживался при каждом моем движении и скорее всего слышал одно слово из шести. А может, и того меньше. Во всяком случае я не думаю, что именно эта проповедь имела вообще смысл.
Через пятнадцать минут я опять был у стола, где с потрясенным видом сидел Брутус Ховелл и слюнявил кончик карандаша из книги посетителей.
— Ради всего святого, перестань, пока не отравился, — одернул его я.
— Боже Всемогущий, — воскликнул он, опустив карандаш. — Чтоб еще раз такой гвалт при поступлении заключенного на блок? Ни за что!
— Мой папа всегда говорил, что беда не приходит одна и Бог любит троицу.
— Надеюсь, твой папочка сильно ошибался по этому поводу, — сказал Брут, но, увы, — это не так. Когда поступил Джон Коффи, была ругань, и полнейшая буря, когда пришел Буйный Билл, — смешно, но, похоже, беды действительно являлись по три сразу. Рассказ о том, как мы познакомились с Буйным Биллом, как он, входя на Милю, пытался совершить убийство, еще предстоит. И довольно скоро.
— Что это еще за история с попыткой Делакруа полапать его член? — поинтересовался я. Брут фыркнул.
— Он был с цепью на ногах, а детка Перси тянул слишком сильно, вот и все. Делакруа споткнулся и стал падать, когда выходил из фургона. Он вытянул руки вперед, как все делают, когда падают, и зацепил одной рукой за переднюю часть брюк Перси. Чистая случайность.
— А Перси понимает это, как ты думаешь? — спросил я. — Может, он придумал это как отговорку, ему просто хотелось немного побить Делакруа? Показать, кто здесь самый большой начальник?
Брут медленно кивнул.
— Да, наверное, так и было.
— Надо за ним следить. — Я запустил руки в волосы. Только этого мне не хватало. — Боже, как я ненавижу все. И ненавижу его.
— Я тоже. И знаешь что еще, Поль? Я его не понимаю. У него есть связи, и это нормально, но почему он использует их для того, чтобы получить работу на этой долбаной Зеленой Миле? А не где-нибудь еще в исправительной системе штата? Почему бы не стать служителем в сенате штата или тем, кто назначает встречи лейтенант-губернатору? Ведь наверняка его люди подыскали бы что-нибудь получше, если бы он попросил. Тогда почему здесь?
Я покачал головой. Я не знал. Я тогда не знал так много. Наверное, я был наивен.
После этого все пошло, как обычно… по крайней мере какое-то время. В суде графства готовился суд над Джоном Коффи, и шериф графства Трапингус Хомер Крибус муссировал идею, что суд Линча может немного ускорить правосудие. Нам было все равно, в блоке «Г» мало обращали внимания на новости. Жизнь на Зеленой Миле по-своему напоминала жизнь в звуконепроницаемой комнате. Время от времени доносились приглушенные звуки, бывшие взрывами на поверхности, но ничего больше. Они не станут торопиться с Джоном Коффи, они хотят убедиться, что это был именно он.
Пару раз Перси принимался издеваться над Делакруа, и во второй раз я оттащил его в сторону и велел зайти ко мне в кабинет. Это был не первый мой разговор с Перси о его поведении и не последний, но он диктовался ясным пониманием того, что за фрукт этот Перси. У него сердце жестокого мальчишки, который ходит в зоопарк не для того, чтобы узнать животных, а чтобы бросать в них камнями.
— Оставь его в покое сейчас же, понятно? — сказал я. — Пока не дам специального приказа, держись от него подальше.
Перси отбросил волосы со лба, потом пригладил их своими изящными руками. Парню просто нравилось трогать волосы.
— Я ничего ему не делал. Только спросил, как он себя чувствует после того, как сжег детишек, вот и все. — Перси посмотрел на меня круглыми невинными глазами.
— Перестань, а то я напишу рапорт.
— Пиши, что хочешь, — засмеялся он. — А я потом напишу свой рапорт. И посмотрим, чей окажется лучше.
Я наклонился вперед, сложив руки на столе и начал говорить тоном, который мне казался дружески конфиденциальным.
— Брутус Ховелл тебя не очень любит, — сказал я. — А когда Брут кого-то не любит, то известно, что он пишет свой собственный рапорт. Он не очень-то ладит с авторучкой и никак не перестанет лизать свой карандаш, поэтому он напишет рапорт кулаками. И ты понимаешь, о чем я говорю.
Самодовольная улыбка Перси слегка потускнела.
— Что ты пытаешься этим сказать?
— Я не пытаюсь сказать ничего. Я уже сказал. И если ты расскажешь хоть кому-нибудь из своих… друзей… об этом разговоре, я заявлю, что ты все выдумал. — Я смотрел на него открыто и прямо. — Кроме того, я пытаюсь быть твоим другом, Перси. Говорят, что мудрого слова достаточно. И прежде всего: зачем тебе все это из-за какого-то Делакруа? Он того не стоит.
На какое-то время подействовало. Установился мир. Я даже смог пару раз отправить Перси с Дином или Харри сопровождать Делакруа в душ. Ночью играло радио, Делакруа стал понемногу отходить, привыкая к ежедневному распорядку блока «Г», и все было спокойно.
Потом однажды ночью я услышал, что он смеется.
Сидевший за столом Харри Тервиллиджер скоро тоже засмеялся. Я поднялся и пошел к камере Делакруа, чтобы посмотреть, что его так развеселило.
— Смотри, капитан, — сказал он, увидев меня. — А у меня завелась мышка!
Это был Вилли-Пароход. Он сидел в камере Делакруа. Более того, он восседал на плече Делакруа и бесстрашно смотрел сквозь прутья решетки своими глазами-бусинками. Его хвостик аккуратно обвился вокруг лапок, и выглядел мышонок абсолютно спокойным. Что же до самого Делакруа — друзья, это был совсем не тот человек, что сидел, скорчившись и вздрагивая, в углу койки всего неделю назад. Сейчас он походил на мою дочь рождественским утром, когда она спускалась вниз и видела подарки.
— Посмотри! — повторил Делакруа. Мышонок сидел на его правом плече. Делакруа вытянул левую руку. Мышонок вскарабкался на макушку Делакруа, цепляясь за волосы (достаточно густые на затылке). Потом он спустился с другой стороны, и Делакруа хихикнул, когда хвостик защекотал ему шею. Мышонок пробежал по руке до самого запястья, потом повернул обратно и засеменил назад на левое плечо Делакруа и уселся, обвив хвостик вокруг лап.
— Чтоб я пропал, — ахнул Харри.
— Это я научил его так делать, — гордо произнес Делакруа. Я подумал: «Черта с два ты его научил», но промолчал.
