Я покачала головой.
Он улыбнулся шире:
— А знала бы — сказала бы?
— Может быть.
— Блондинок можно отставить. Ни одна из них не «Мастер вамп».
Я смотрела на него, заставляя себя сохранять лицо нейтральным, лишенным выражения, бесстрастным, внимательным, пустым. Бесстрастность — не мое любимое выражение лица, но, может, если потренироваться…
— Остаются Жан-Клод и Ясмин. Ясмин в городе новичок, остается Жан-Клод.
— Ты и в самом деле думаешь, что Мастер всего города будет вот так вот выставляться?
Я вложила в эти слова все презрение, которое смогла найти. Я — не лучшая в мире актриса, но, может, могу научиться.
Эдуард уставился на меня.
— Это ведь Жан-Клод?
— Жан-Клод недостаточно силен, чтобы держать город. И ты это знаешь. Ему — сколько там — чуть больше двухсот лет? Недостаточно стар.
Он нахмурился.
— Но это не Ясмин.
— Верно.
— Ты же сегодня с другими вампирами не говорила?
— Может, ты и следил за мной до «Цирк», Эдуард, но ты не слушал у дверей во время моей встречи с Мастером. Не мог. Тебя бы услышали вампы или оборотни.
Он подтвердил это кивком.
— Я видела сегодня Мастера, но его не было среди тех, кто пришел на битву со змеей.
— Мастер бросил своих птенцов рисковать жизнью и не помог?
Его улыбка вернулась.
— Мастер города не обязан присутствовать физически, чтобы дать им свою силу. Ты это знаешь.
— Нет, — ответил он. — Не знаю.
— Верь или не верь, а это правда.
И я помолилась, чтобы он поверил.
Он снова нахмурился.
— Обычно ты не умеешь так хорошо врать.
— Я не вру.
И голос мой звучал спокойно, нормально, правдиво. Добрая честная я.
— Если Мастер действительно не Жан-Клод, то ты знаешь, кто это?
Это была ловушка. Я не могла ответить «да» на оба вопроса, но, черт побери, я уже начала врать, так зачем останавливаться?
— Да, я знаю, кто это.
— Скажи мне.
— Если Мастер узнает, что я с тобой говорила, он меня убьет.
— Вместе мы можем его убить, как убили предыдущего.
И голос его был ужасно рассудительным.
На минуту я задумалась. Задумалась, не сказать ли ему правду. Хмыри из «Человека превыше всего» с Мастером не заведутся, но Эдуард может. Вместе, командой, мы могли бы его убить. И жизнь моя стала бы куда проще. Я покачала головой и вздохнула. Вот, блин!
— Не могу, Эдуард.
— Не хочешь, — сказал он.
Я кивнула:
— Не хочу.
— Если я тебе поверю, Анита, это будет значить, что мне нужно имя Мастера. Это будет значить, что ты — единственный человек, который это имя знает.
Дружелюбная мишура соскользнула с его лица, как тающий лед. Глаза его были пусты и безжалостны, как зимнее небо. За ними не было никого, кто меня услышал бы.
— Тебе не стоит быть единственным человеком, который знает это имя, Анита.
Он был прав. Еще как не стоит, но что я могла сказать?
— Хочешь верь, Эдуард, хочешь не верь.
— Избавь себя от большой боли, Анита. Скажи мне имя.
Он поверил. Черт побери, поверил! Я опустила глаза в чашку, чтобы он не заметил искорки торжества. Когда я подняла глаза, я уже контролировала свое лицо. Мерил Стрип, понимаешь.
— Я не поддаюсь на угрозы, и ты это знаешь.
Он кивнул, допил кофе и поставил кружку на середину стола.
— Все, что будет необходимо для завершения моей работы, я сделаю, Анита.
— Никогда в этом не сомневалась, — сказала я. Он хотел сказать, что добудет от меня информацию под пыткой. В его голосе почти звучало сожаление, но это его не остановит. Одним из главных правил Эдуарда было: «Работа всегда должна быть сделана».
И таким мелочам, как дружба, он портить свои послужной список не позволит.
— Ты спасла мою жизнь, а я твою, — сказал он. — Но сейчас тебе от этого никакой пользы не будет, ты понимаешь?
Я кивнула:
— Понимаю.
— Вот и хорошо. — Он встал, и я встала. Мы посмотрели друг на друга. Он покачал головой. — Сегодня вечером я тебя найду и спрошу снова.
— Я не дам себя запугать, Эдуард.
Наконец-то я слегка взбесилась. Он пришел сюда попросить информации, но теперь он мне угрожал. И я проявила злость — тут уж играть не надо было.
— Ты крута, Анита, но не настолько.
Глаза у него были безразличными, но настороженными, как у волка, которого я однажды видела в Калифорнии. Я обошла дерево, и он там стоял, сразу за ним. Я замерла. До этого я не понимала, что значит «безразличный взгляд». Волку было абсолютно наплевать, убивать меня или нет. Создай ему угрозу — и ад сорвется с цепи. Освободи ему дорогу для бегства — он убежит. Но волку было все равно: он был готов к любому исходу. Это у меня пульс забился в глотке, это я так перепугалась, что перестала дышать. Я задержала дыхание и ждала, что решит волк. Он в конце концов скрылся среди деревьев.
А я потом снова вспомнила, как дышать, и вернулась в лагерь. Я была перепугана, но стоило мне закрыть глаза, как я видела светло-серые глаза волка. Это чудо взгляда на хищника в упор, когда между нами нет прутьев решетки. Это было прекрасно.
Сейчас я смотрела на Эдуарда и понимала, что это тоже по-своему чудесно. Знаю я то, что ему надо, или нет, я ему не скажу. От меня угрозами ничего не добиться. Это одно из моих правил.
— Я не хочу, чтобы мне пришлось убивать тебя, Эдуард.
— Ты меня убьешь? — Он надо мной смеялся.
— Можешь не сомневаться.
Смех исчез из его глаз, с губ, с лица, и остались только безразличные глаза хищника, внимательно глядящие на меня.
Я напомнила себе о необходимости дышать, ровно и медленно. Он меня убил бы. Может быть. Или нет.
— Стоит ли Мастер того, чтобы одному из нас умирать? — спросила я.
— Это дело принципа, — ответил он.
— Для меня тоже, — сказала я.
— Что ж, по крайней мере мы прояснили позиции.
— Это да, — согласилась я.
Он пошел к двери. Я проводила его и отперла для него замок. В дверях он задержался.
— У тебя время сегодня до наступления темноты, — сказал он.
— Ответ будет тот же.
— Я знаю, — ответил он и вышел, даже не оглянувшись. Я смотрела ему вслед, пока он не скрылся на лестнице. Тогда я закрыла дверь и заперла, потом прислонилась к двери спиной и стала мысленно искать выход.
Если сказать Жан-Клоду, он, быть может, убьет Эдуарда, но я не выдаю людей монстрам. Ни по какой причине. Я могу сказать Эдуарду про Жан-Клода. Может быть, он даже сможет убить Мастера. Я даже могла бы ему помочь.
Я попыталась представить себе совершенное тело Жан-Клода, разорванное пулями, покрытое кровью. Разнесенное из дробовика лицо. И затрясла головой. Я не могу этого сделать. Не знаю почему, но не могу выдать Эдуарду Жан-Клода.
