— Вот Римская империя была, да вся вышла, — язвительно заметил Берман. — И нет ее больше.
— Не совсем так, — огрызнулась Андри, чувствуя, что начинает раздражаться. — Все равно остались законы этой империи, обычаи, язык, дороги и даже акведуки. Ничто в мире не уходит бесследно.
— Но зачем это так подробно изучать? — не унимался Сэнфорд. — Для чего мне запоминать целую кучу никому не нужных дат? Я в школе прямо-таки ненавидел эту историю.
— Если из истории вы помните только то, что вас заставляли зубрить даты, то вам можно лишь посочувствовать, — снова вступил в разговор Чарльз. — История нужна прежде всего для того, чтобы расширять наш кругозор и развивать интеллект. Время течет постоянно и нигде не обрывается. А человек или целая нация, которые не знают своего прошлого, похожи на больных, страдающих потерей памяти. Надо точно знать, что было до нас, чтобы лучше представлять себе, куда мы идем сейчас.
— Вот именно! — радостно воскликнула Андри. — А я никак не могу заставить своих восьмиклассников выучить даты. Я тоже все время пытаюсь объяснить им, как важно запомнить весь поток предыдущих событий, чтобы легче было проследить, как человечество постепенно меняло свою собственную судьбу.
— Вот поэтому тебя и считают отличным педагогом, — похвалил жену Гарви Уорнак и осторожно прикоснулся к ее руке.
Но она не обратила внимания на его жалкую попытку вернуть утраченное расположение к себе, будто и не почувствовала этого прикосновения вовсе. Она, казалось, никого не замечала теперь, кроме Чарльза.
— Спасибо, что вы встали на мою сторону. Я вами просто восхищена. Вы такой очаровательный и чувствительный мужчина!
— Что само собой предполагает, будто я лишен этих качеств, — шутливо заметил Сэнфорд, однако в голосе его уже сквозило легкое раздражение. — Да, я не какой-нибудь там «умник», и готов первым это признать. И я счастлив от того, что живу в двадцатом веке и считаю, что вся ваша древняя шелуха — это сплошная тоска и чушь. Если, конечно, не начать выкачивать из нее деньги, как я уже предлагал. Ну, в смысле, восстановить кое-что…
— Правильно. А у каждого восстановленного домика поставить по турникету, куда надо будет бросать монетки, — усмехнулась Андри. — Как вам нравится такая перспектива, Анита?
Анита вздрогнула. Она не предполагала, что Андри будет обращаться к кому-то еще, кроме Чарльза. К тому же она не особенно прислушивалась к этому никчемному спору, и поэтому теперь была застигнута врасплох:
— Извините, — начала она. — Я немного отвлеклась. Я все смотрю на пустующие места Вернона и Розы Херн и думаю: почему же они до сих пор не приехали?… Будем надеяться, все же, что с ними не случилось в пути ничего неприятного.
— Я думаю, с ними все в порядке, — улыбнулся Чарльз. — Насколько я помню, они постоянно опаздывают.
— Да, но не настолько же. Я уже начинаю волноваться.
— Давайте перейдем в гостиную, — предложил Чарльз, — и выпьем по бокалу хереса. Я думаю, к тому времени, как мы разольем вино, Херны как раз подоспеют и присоединятся к нашей компании.
На борту реквизированного Зеленой бригадой Боинга-747 один из заложников — бледный лысый человек небольшого роста с худым лицом, пухлыми губами и в очках с толстыми стеклами — думал не только о том, пощадят его жизнь или нет, когда самолет приземлится в Гаване. Он думал и о деньгах, которые находились сейчас в руках террористов. Два миллиона долларов. Это была достаточная сумма, чтобы начать новую жизнь и жить так, как ему захочется.
Фред Паймен Курбат работал киномехаником в небольшом частном кинотеатре и был очень недоволен тем положением, которое отвело ему общество. Вчера во второй половине дня он зашел в Манхэттенский национальный банк, чтобы положить на свой счет скудное жалованье. Угрюмый и нелюдимый холостяк, Фред в свои тридцать семь лет все еще жил с властной страдающей ипохондрией матерью, и уже второй десяток лет работал в этом старом кинотеатре на Сорок второй улице, где обычный репертуар состоял из порнографических фильмов и лент о супружеской жизни, о которой сам Курбат имел весьма приблизительное представление, хоть и видел ее на экране каждый день с утра до вечера без перерыва.
Его страстным увлечением было коллекционирование оружия, тренировка в стрельбе и занятия каратэ. И хотя все это его мать считала бессмысленной и глупой тратой денег и времени, она, по мнению Курбата, просто не понимала, что скоро в Америке начнется гражданская война, в чем Фред был непоколебимо убежден и чувствовал ее приближение всем своим сердцем. Поэтому его совсем не удивило появление в банке вооруженных людей со змеями на рукавах. Последние шесть лет он жадно читал книги и журналы по выживанию в экстремальных условиях, обучался самообороне и методично делал, насколько позволяли его финансовые возможности, запасы всевозможного оружия и продовольствия, которое ему понадобится в то время, когда закон и порядок в стране будут полностью нарушены. А мать лишь постоянно ворчала и жаловалась на то, что он устроил свалку в одной из пустующих комнат их квартиры. Боже мой! Она пожалела пустую комнату, в то время как он мечтал иметь собственную крепость в труднодоступной местности, с артиллерийскими орудиями и заминированными подходами, и даже с забором, по которому пропущен электрический ток. Но только богатым была по карману такая защита. Курбату же приходилось выкраивать из своей зарплаты каждый доллар и всячески экономить, чтобы купить себе самое необходимое, что даст ему возможность остаться в живых во время предстоящего побоища в Манхэттене.
Но теперь, на этом самолете, были достаточные средства, чтобы спасти его. Два миллиона долларов. Кинтей и его шайка охраняли в салоне первого класса мешки, туго набитые хрустящими зелененькими банкнотами.
Каждый день, когда Фред выходил из дома, он брал с собой одно из своих тайных орудий, которое придавало ему чувство уверенности и силы, иногда это был прикрепленный к ноге стилет, иногда — плоский мелкокалиберный автоматический пистолет, пристегнутый к плечу под рубашкой.
По счастливой случайности вчера утром он не взял с собой ни того, ни другого. Такие предметы были бы слишком заметны, и террористы наверняка отобрали бы их во время обыска. Хотя выглядел он настолько безобидным, что они даже и не обыскали его, как следует. Если бы на нем в этот день оказались сапоги, они могли бы проверить, нет ли в голенище ножа, но он был в ботинках, и бандиты даже не заставили его снять их. А если бы и заставили, то вряд ли заметили, что у правого ботинка нижняя половинка каблука была съемной, а под ней в небольшом углублении находилась ручка короткого, но очень острого ножа, узкий клинок которого был спрятан в толстой кожаной подошве.
