— Он просто ушел?
— Он был расстроен из-за того, что я был с Кармел. — прерываю я. — Уилл и Чейз пытались поднять ему настроение, успокоить, но все напрасно. Он сказал, что прогуляется до дома. Хотел побыть наедине.
— Вы отдаете себе отчет, что Майк Андовер жил примерно в десяти милях оттуда? — спросил офицер Ройбак.
— Нет, я не знал, — отвечаю я.
— Мы пытались его остановить. — встревает Кармел, — но он нас не слушал. И мы ушли. Я думала, что он просто позвонит позже, и мы его подберем. Но он этого не сделал.
Легкость, с которой ложь слетает с наших губ, немного тревожит, но, по крайней мере, это объясняет вину, написанную на наших лицах.
— Он действительно пропал? — спрашивает Кармел пронзительным голосом. — Я думала…Я надеялась, что это просто слухи. — врет она ради нашего спасения.
Копы явно смягчились, услышав ее тревогу. Ройбак рассказывает нам, что Уилл и Чейз отвели их туда, где мы высадили Майка, и с этого места началась поисковая компания. Мы спросили, можем ли мы чем-то помочь, но тот лишь отмахнулся, мол, чтобы оставили это дело профессионалам. Через пару часов лицо Майка будет во всех новостях. Весь город должен собраться в лесу на его поиски с фонариками и дождевиками, но я-то знаю, что ничего они не найдут. Вот и все, что получит Майк Андовер. Одну дерьмовую поисковую кампанию и копов с несколькими вопросами. Не знаю, почему я так в этом уверен. Возможно, это из-за их заспанных глаз. Будто они не могут дождаться, когда покончат с этим и, наконец, набьют свои пуза какой-то едой, а ноги забросят на диван. Интересно, чувствуют ли они, что в деле замешано что-то большее, с чем они не могут справиться? Подсознание подсказывает им, что смерть Майка довольно странная и неожиданная, но внутренний голос нашептывает оставить это дело. Через пару минут офицеры попрощались с нами, и мы вновь сели на свои места.
— Это было… — начинает Томас и так и не заканчивает. Зазвонил телефон Кармел, и она берет трубку. Когда она отворачивается, чтобы поговорить, я слышу, как она шепчет что-то в духе «Я не знаю» и «Не уверена, что они найдут его». Она вешает трубку, а глаза ее становятся напряженными.
— Все в порядке? — спрашиваю я.
Она равнодушно держит телефон.
— Ната. Думаю, она хотела меня утешить. Но, знаете, я не в настроении для девичника с ночным просмотром фильма.
— Есть ли что-нибудь, что мы можем сделать? — мягко спрашивает Томас, а Кармел начинает перелистывать странички.
— Я просто хочу доделать задание, если честно. — говорит она, и я киваю.
Нам нужно время, отведенное на что-то нормальное. Мы должны работать и учиться, чтобы выиграть пятничную викторину, потому что у меня такое чувство, будто страничка газеты в моем кармане весит целую тонну. Чувство, будто Анна смотрит на меня с этой фотографии шестидесятилетней давности. Ничего не могу с собой поделать: мне хочется защитить ее, спасти от того, чем она уже стала. Не думаю, что в будущем у нас будет предостаточно времени на что-то нормальное.
Я просыпаюсь весь в поту. Мне снился кто-то, наклоняющийся надо мной. Кто-то с кривыми зубами и крючковатыми пальцами. Кто-то с таким вонючим дыханием, будто бы ел людей десятилетиями и не чистил зубы. Мое сердце колотится в груди. Я нащупываю под подушкой атаме моего отца и на секунду могу поклясться, ощущаю не предполагаемый атаме, а крест, вокруг которого оборачивается необработанная должным образом змея. Но мгновение спустя ощущение исчезает, и вот я уже держу в руках рукоять ножа в целости и сохранности, в кожаных ножнах. Гребаные кошмары.
Сердце потихоньку начинает успокаиваться. Опуская взгляд на пол, я вижу Тибальта, который уставился на меня с распушившимся хвостом. Интересно, если он спал на моей груди, и я его спихнул с себя, то когда же проснулся? Я не помню, но хотелось бы, потому что это было бы очень весело. Я думаю о том, чтобы вернуться назад в постель, но передумываю. Что раздражает больше всего, так это напряжение в мускулах, и хотя я устал, все равно в данный момент хотел бы заняться легкой атлетикой — бросить ядро или пробежать с препятствиями. С наружи, должно быть, дует ветер, потому что этот старый дом скрипит и стонет, половицы движутся, будто домино, издающее быстрые шаги.
Будильник возле моей кровати показывает 3.47. На секунду я задумываюсь, какой сегодня день. Суббота. Значит, завтра в школу идти не нужно. Ночь сереет, расплывается. Я спал хорошо всего лишь три ночи, когда мы сюда добрались. Не думая, я встаю с кровати и надеваю джинсы и футболку, затем ложу атаме в задний карман и спускаюсь вниз по лестнице. Я останавливаюсь только для того, чтобы обуться, и беру ключи маминой машины с журнального столика. После я еду по темным улочкам при свете растущей луны. Я знаю, куда еду, хотя не помню, когда решил сделать это.
* * *
Я паркуюсь в конце заросшей дороги у дома Анны и выхожу из машины, будто бы все еще сплю. Кошмарное напряжение не покидает моих конечностей. Я даже не слышу звук собственных шагов по шаткому крыльцу, или когда пальцы обхватывают дверную ручку. Затем я вхожу и падаю.
Фойе не стало. Вместо этого я упал с около восьмифутовой высоты в пыльную холодную грязь. Несколько глубоких вдохов возвращаются назад в мои легкие, и рефлекторно я поднимаюсь на ноги, ни о чем не думая. Что за хрень? Когда мой мозг вновь включается, я теперь полусижу и сжимаю четырехглавую мышцу. Я рад, что ноги целы, но где, черт возьми, я нахожусь? Чувствую, вскоре адреналин покинет мое тело. Где бы это ни было, здесь темно и воняет. Я стараюсь вдыхать медленно, чтобы не паниковать. Здесь пахнет сыростью и гнилью. Либо здесь кто-либо умер, либо кого-то расчленили очень давно.
С этой мыслью я вытаскиваю свой нож, свое лезвие, режущее средство с защитным покрытием, пока смотрю по сторонам. Я распознаю эфирный светло-серый свет, просачивающийся из дома. Думаю, свет идет из-под пола. Теперь, когда мои глаза приспособились к свету, я вижу, что стены и пол частично в пыли, а часть из них сделаны из грубого тесаного камня. Я заставляю себя подняться по ступенькам крыльца и вхожу в дом. Как же я в конечном итоге оказался в подвале?
— Анна, — мягко проговариваю я, и земля кренится под ногами. Я стою, опираясь на стену, но ее поверхность под моей рукой не грязная. Она мягкая. И влажная. И она дышит.
Труп Майка Андовера наполовину погружен в стену. Моя рука покоится на его животе. Его глаза закрыты, будто бы он спит. Его кожа выглядит потемневшей и свежей, чего раньше в нем уж точно не наблюдалось. Она разлагается, и от того, как он расположен в скале, у меня складывается впечатление, будто бы дом медленно принимает, впитывает его в себя. Он переваривает его. Я отхожу на несколько шагов. Было бы хорошо, если бы он не говорил мне об этом.
