— Ладно. Займемся поисками. Я предлагаю методично обойти комнаты, двигаясь по часовой стрелке.
— Не нужно, Миша, — тоже шепотом сказал Гиви.
— Чего?
— Посвети фонариком вон туда… на пол. Гляди…
От входной двери в глубь дома тянулась относительно чистая дорожка, а на пузырях старой краски виднелись царапины, словно по полу волоком тащили что-то тяжелое, с жесткими краями.
— Вот оно! — благоговейно прошептал Шендерович, устремляясь вперед, точно собака, взявшая след.
— Осторожней, Миша!
Но Шендерович, двигаясь на пружинящих, полусогнутых ногах, уже подобрался к дальней стене, за которой, в проеме полукруглой арки, виднелась еще одна комната, такая же пустая и заброшенная, как и первая. Пересекая ее, след тянулся дальше, пока не оборвался у небольшой аккуратной двери. Дверь была прикрыта, а косяки ее так побиты и поцарапаны, словно в нее пытались протащить, по меньшей мере, три комода одновременно.
Луч света скользнул внутрь и растворился во мраке. Шендерович скользнул вслед за лучом.
— А ведь и верно! — почти недоверчиво проговорил он. — Гляди, друг Гиви.
Круглое, неровное пятно света лежало на ущербной, выбитой ветрами и дождями, поверхности камня. Стела стояла чуть накренившись, точно очень усталый часовой и Гиви почему-то показалось, что она, в свою очередь смотрит на них, причем весьма неодобрительно.
Сотни, тысячи лет ее омывали влажные потоки воздуха с моря, сухой, раскаленный ветер далеких пустынь, песок сыпался по ее поверхности, подтачивая гладкий камень, капли воды стекали по замысловатым письменам, исчертившим ее поверхность, пока не сгладили их так, что выбитые в камне знаки не стали похожи просто на диковинную игру трещин в диком камне. И в неверном свете фонарика, дрогнувшего в бесстрашной руке Шендеровича, Гиви вдруг почудилось неявное, но угрожающее движение.
— Миша, ты видел? — выдохнул он.
— Видел, — подтвердил Шендерович, — надо же — такая каменюка и такие бабки!
— Да нет! Эти… знаки… они шевелятся!
Шендерович не глядя, молча похлопал его по плечу. Потом погасил фонарик и выдвинулся из кладовки.
— Где это? — бормотал он, глядя на подсвеченный пульт мобильника. — Вот черт! Он же мне показал, как связываться! Он же тут заложен, этот телефон… ага… адресная книга! Теперь на «йес». Теперь на ту штуку. Алло? — сказал он в трубку.
— Полицейский участок слушает! — долетел до Гиви отдаленный, почти микроскопический голос.
— Это говорят… доброжелатели, — задышал в трубку Шендерович, — мы нашли исчезнувший экспонат. По адресу… ага… вот… Кадикёй, вилла «Ремз». Скоро будете? Отлично.
Он отключил телефон и повернулся к Гиви.
— Ну вот, — с видимым облегчением проговорил он, — пошли, друг Гиви. Избавим себя от лишних вопросов. Подождем полицию снаружи. Скажем им, что видели, как ее сюда заносили, пусть составят протокол, зафиксируют, все такое… и французу этому позвонить надо, пусть подтвердит. А то знаю я этих полицейских — иди потом, доказывай, что это именно мы обнаружили эту штуку.
— Подтвердит? — сомнением произнес Гиви, — что?
— Ну… типа, что именно нам полагается бонус. Деньги… это… боку д аржан!
— Не будет никаких аржан, Миша, — уныло проговорил Гиви. — Ничего не будет.
— Это еще почему?
— А потому. Ты на каком языке с ними разговаривал?
Шендерович на миг окаменел, чуть перекосившись, точь-в-точь застывшая в кладовой стела.
— Ах ты!
— С каких это пор турецкая полиция на звонки отвечает по-русски?
— Так это, выходит, не полиция? — сориентировался Шендерович, — а археолог кто? Не археолог?
— Не археолог, — уныло заключил Гиви, — может, даже и не француз.
Шендерович уронил фонарик, луч которого прочертил сверху вниз дугу по каменной глыбе, отчего письмена вновь угрожающе зашевелились.
— Когти рвать надо… — пробормотал он, нервно потирая ладони, — драпать… марше. Блин, машина! Своими же вот этими руками дырки в шинах вертел! Эх, не успеем!
— Мы бы так и так не успели. Они все равно где-то рядом, Миша, — заметил Гиви, — они тут, поблизости все это время сидели. Ждали, пока мы войдем.
— Почему именно мы?
— Да потому, что мы — никто. Без документов, без денег. Нелегалы. Нету нас!
— Таки да, — печально подтвердил Шендерович.
— Так, орудие производства. Вроде этой фомки.
Шендерович поднял голову.
— Слышишь?
С крыльца донеслись тяжелые шаги. Втянув голову в плечи, Гиви слышал, как шаги медленно перемещаются, отзываясь эхом по пустому дому.
Шендерович захлопнул двери
— Стела, Миша! Навались.
Налегая плечом, Гиви отчаянно толкал тяжелый камень, который и не думал поддаваться.
— Ах, ты!
Шендерович разбежался и обеими руками уперся в стелу. Стела крякнула и накренилась еще больше.
— Давай! Толкай!
Подняв облако пыли, стела рухнула, упершись в дверь верхушкой.
— Порядок!
С той стороны двери раздался глухой удар. Стела дрогнула, но устояла.
Дверь скрипела, потом от нее отлетела щепка, оцарапав Гиви щеку.
— Ломают!
— Что делать? — бормотал Шендерович, лихорадочно озираясь, — что делать?
И вдруг застыл, приоткрыв рот. Откуда-то сзади прорезалась тонкая полоска света.
— Гляди!
— Барух ата Адонаи, — охнул Гиви, — там другая дверь! Ты ее раньше видел?
— А ты?
— Нет! Ладно, какая разница!
Нагло поправ стелу ногами, они пронеслись по ней в дальний конец кладовки — там обнаружилась плотная дверь листового железа, какая бывает в бункерах.
Дверь приоткрылась. Сама собой.
Потоки слепящего света хлынули на Гиви. Он зажмурился и сделал шаг вперед.
— Что там? — орал за спиной Шендерович.
— Не вижу!
Гиви вывалился наружу. Потоки света охватили его со всех сторон. Он не столько увидел, сколько почувствовал, как рядом, бормоча проклятья, упал Шендерович.
Они лежали бок о бок, ловя ртом горячий воздух. Позади слышался тяжелый шум. Гиви обернулся, но это была всего лишь стела, которая с каменным топотом неслась вслед за ними, а потом, вывалившись наружу, застыла в прежнем положении, слегка накренясь.
* * *
— Вот он! — раздался чей-то голос.
— Получилось! — откликнулся второй.
— Здравствуй, здравствуй, пророк Ну, пророк Гада, пророк Ра-Гоор-Ху! Ликуй же теперь! Войди в наше великолепие и восторг! Войди в наш неистовый мир и напиши слова, приятные для царей!
Гиви поднялся, отряхнул колени. Он стоял в раскаленном столбе солнечного света. Причудливые отвесные скалы белели, словно обнаженные кости. В скалах чернели прорехи, которые Гиви поначалу принял за норы береговых ласточек, но потом, соизмерив масштаб, понял, что каждая вполне могла бы вместить рослого человека. К отверстиям вели каменные ступени, которые в этом мире, лишенном теней, были почти незаметны.
