– Элен…
– Дай мне закончить, чтобы быстрее принять таблетку и лечь спать.
– Хорошо.
– Сразу после того, как Кэнди забрала Натали – слава Богу, она не плакала, я бы этого не вынесла, – ко мне пришла женщина. Сначала я решила, что она ошиблась палатой, потому что я понятия не имела, кто она такая, а потом, когда до меня наконец дошло, что она пришла именно ко мне, я ей сказала, что не хочу никого видеть. Но она сделала вид, что не слышит, что я ей говорю. Она закрыла дверь и приподняла свою юбку так, чтобы я увидела ее левое бедро. На нем был длинный шрам, почти до колена. Она сказала, что ее зовут Гретхен Тилбери, что она советник по вопросам насилия в семье из Женского центра и что ее муж распорол ей ногу кухонным ножом в семьдесят восьмом году. Она сказала, что если бы у соседа снизу не было жгута, она бы истекла кровью. Я сказала, что мне очень жаль, что это действительно очень плохо, что с ней приключилось, но я ни с кем не хочу говорить о случившемся до тех пор, пока не обдумаю все как следует. – Элен пару секунд помолчала. – Но знаешь, это была ложь. У меня было достаточно времени на раздумья, потому что в первый раз Эд ударил меня два года назад, незадолго до того, как я забеременела. Я просто пыталась… ну, делать вид, что ничего не происходит.
– Я понимаю, как это бывает, – сказал Ральф.
– Эта женщина… она, наверное, прошла специальные курсы, как пробиваться сквозь защиту других людей.
Ральф улыбнулся:
– Я думаю, это у них основная дисциплина в программе.
– Она сказала, что мне больше нельзя закрывать на все глаза, что у меня серьезные проблемы и что мне пора начинать относиться к ним серьезно. Я сказала, что не собираюсь рассказывать ей о своих делах и слушать все то, что она мне говорит, лишь потому, что ее муж когда-то порезал ей ногу. И я чуть не сказала ей – ты не поверишь, – я чуть не сказала ей, что скорее всего это случилось из-за того, что она никак не хотела заткнуться, успокоиться и уйти, подарив своему мужу вполне заслуженный покой. Но я была в бешенстве, Ральф. Мне было больно, стыдно, обидно…
– Я думаю, это вполне нормальная реакция.
– Она спросила, как я буду себя чувствовать – не по поводу Эда, а по поводу собственных ощущений, – если вернусь домой, и Эд снова меня изобьет. Потом она спросила, что будет, если я вернусь, и Эд начнет бить Натали. Этот вопрос привел меня в бешенство. И я все еще злюсь, когда вспоминаю о нем. Эд никогда не трогал Натали. Так я ей и сказала. Она кивнула и ответила: «Но это не значит, что он не сделает этого в будущем, Элен. Я знаю, что ты не хочешь об этом думать, но тебе надо подумать. К тому же, допустим, что ты права. Допустим, он никогда не сделает с ней ничего страшного, максимум – легонько отшлепает. Ты хочешь, чтобы она росла, глядя, как он бьет тебя? Ты хочешь, чтобы она росла и видела вещи, подобные тем, что случились сегодня?» И это меня остановило. Просто вогнало в ступор. Я помню, как выглядел Эд, когда он вернулся из магазина… и сразу все поняла, как только увидела, какой он был бледный… и как он дергал головой.
– Как петух, – пробормотал Ральф.
– Что?
– Ничего. Продолжай.
– Я не знаю, что его так взбесило… я уже давно ничего про него не знаю, но я поняла, что отыграется он на мне. А когда ситуация доходит до некоей критической точки, ты уже ничего не сделаешь. Я побежала в ванную, но он схватил меня за волосы… я кричала… а Натали сидела там, на своем высоком стульчике, и когда я кричала, она тоже кричала.
Элен расплакалась и замолчала. Ральф ждал, прислонив голову к двери. Он тоже плакал, вытирая слезы полотенцем, но даже не замечал этого.
– В любом случае, – сказала Элен, когда снова смогла говорить, – я проговорила с той женщиной почти час. Это называется консультацией жертв, и она занимается этим уже черт-те сколько лет, представляешь?
– Да, – сказал Ральф. – Представляю. Это нужное дело, Элен.
– Я собираюсь увидеться с ней завтра в Женском центре. Смешно, правда, что мне придется идти именно туда. Я вот о чем, если бы я не подписала петицию…
– Если бы этого не случилось из-за петиции, то случилось бы из-за чего-то другого.
Она вздохнула:
– Да, скорее всего ты прав. Так оно и есть. Гретхен сказала, что я не могу помочь Эду решить его проблемы, зато я могу решить свои собственные… или хотя бы начать решать. – Элен снова расплакалась, потом перевела дыхание и продолжила: – Извини, я сегодня столько плачу… наверное, мне больше уже никогда не захочется плакать. Я ей сказала, что люблю его. Мне было стыдно говорить такое, я вообще не уверена, что это правда, но мне так кажется, я так чувствую. Я сказала, что хочу дать ему еще один шанс. Она сказала, что таким образом получается, что я заставляю и Натали дать ему еще один шанс, а я вспомнила, как она сидела там, на кухне, с размазанным по лицу шпинатом, и кричала все время, пока Эд меня бил. Господи, я ненавижу, когда людей загоняют в угол и не выпускают оттуда, и я ненавижу людей, которые это делают. Таких, как она.
– Она пытается помочь тебе, вот и все.
– И это я ненавижу тоже – когда тебе помогают, когда ты не просишь о помощи. Я сейчас в замешательстве, Ральф. Ты, наверное, думаешь, что здесь все ясно, но я в полной растерянности.
Он услышал короткий смешок.
– Все в порядке, Элен. Это вполне нормально для человека в твоем состоянии.
– И перед тем как уйти, она рассказала мне про Хай-Ридж. И сейчас мне кажется, что это место как будто создано для меня…
– А что это?
– Это что-то вроде пансиона… она напирала на то, что это именно дом, а не убежище для униженных и избитых женщин, одной из которых я теперь, судя по всему, официально являюсь. – На этот раз смешок был больше похож на всхлип. – Я могу взять с собой Натали, если решу переехать туда, и это меня привлекает больше всего.
– А где это находится?
– За городом. На полпути к Ньюпорту.
– Ага, кажется, я что-то слышал.
Конечно, он слышал. Хэм Давенпорт упоминал этот дом в своей речи в защиту Женского центра. Они дают консультации по проблемам семьи и брака, занимаются детьми и проблемой насилия в семьях, предоставляют защиту женщинам, пострадавшим от своих мужей. Где-то около Ньюпорта у них есть даже специальный дом для таких жен. Ральфу уже начинало казаться, что Женский центр просто-таки переполнил его жизнь. Эд наверняка бы узрел в этом некий скрытый смысл, и наверняка для него это было бы очень плохим знаком.
– Эта Гретхен Тилбери – крепкий орешек, – продолжала Элен. – Когда она уже собралась уходить, она мне сказала, что это вполне понятно, почему я люблю Эда, что это нормально, что так и должно быть. Потому что любовь – это не лампочка, которую можно выключить, когда захочется, но я должна помнить, что моя любовь не вылечит его, что даже любовь Эда к Натали его не вылечит, и никакая любовь не снимает с меня ответственности за ребенка. Когда она ушла, я только об этом и думала. Все лежала и думала. Хотя мне было гораздо проще думать о том, как я тебя ненавижу. Да, это было бы проще.
