Палестина. Долина Бекаа. 1141 год
Зигфрид очнулся в мрачном сыром подземелье. Он был связан по рукам и ногам. Осознав свое положение, он мучительно застонал. Ночной штурм городка окончился безрезультатно. Сарацины оказались готовыми к нему. Более того, когда первые штурмующие воины поднялись на стены, их встретили жуткие оборотни с оскаленными мордами вместо лиц и мохнатыми лапами. Они пустились преследовать рыцарское войско, и всю ночь продолжался жуткий и кровавый бой с нечистью. Но Зигфрид, получив удар по затылку, остался лежать на крепостной стене и оказался в плену.
Загремели засовы, заскрипела и отворилась тяжелая дверь: за пленником пришли двое воинов с копьями. Он думал, что его поведут наверх, к свету, но его заставили спускаться вниз, в еще более глубокое подземелье.
Застенок был полон народу. Отсветы адского пламени играли на сводчатом потолке. То была наглядная иллюстрация к сценам из адских мучений, о которых им, ребятишкам, на занятиях так красочно рассказывал патер Ипполитус.
Вот грешник, пытаемый огнем: прут раскаленного добела железа впивается в кожу, та горит и обугливается, страшно шипит человеческое сало, грешник кричит тонко-тонко и страшно. «За что ему такие муки?» — хочет спросить юноша, но обнаруживает что этот грешник — на самом деле английский рыцарь с двумя лежащими львами на своем гербе, отчаянный выпивоха и драчун. Больше ему не буянить.
Следующего грешника подвергают бичеванию. При каждом ударе бич из крокодиловой кожи гулко выстреливает, его хвост, унизанный медными крючками, выхватывает из спины несчастного грешника кусочки мяса. Вся его спина — сплошная кровоточащая рана.
Третьего подвесили на веревке и медленно опускают в котелок, полный шипящего масла. Он извивается, поджимает ноги, этот сладкоголосый, итальянец из отряда генуэзского дожа. Его палачи хохочут и отирают тряпками вспотевшие лица.
Четвертого привязали веревкой за половой орган и начали подтягивать кверху, он отчаянно кричит и призывает на помощь всех святых, этот пожилой кретин-епископ Майнц-ский, благословивший их на злосчастный штурм…
Пятый грешник, шестой, двадцатый… Великий Боже, да их тут свыше сотни. Или целая тысяча?
— Триста двадцать шесть, — уточняет сидящий в кресле мужчина с бородой, в тонком парчовом халате — И ты будешь триста двадцать седьмым. У ног его съежилась омерзительная обезьяна в драном халате, сшитом из кусочков ткани, а на голове у нее красовалась островерхая шапка. Создание хохотнуло, подняло голову, и тогда Зигфрид понял, что это просто мерзкий и уродливый человечишко в лохмотьях.
— Шанс, о правитель, дай юнцу всего лишь шанс! — тонким хриплым голоском за кричал он. Халиф улыбнулся в бороду.
— Для того, чтобы отвратить от себя сию участь, тебе достаточно сделать только одно — плюнуть. Вот сюда.
И халиф Малик-уль-Хасан протянул ко рту юноши золотую цепь с прекрасно выполненным серебряным распятием.
Зигфрид не раз видел эту цепь во время богослужений на груди епископа Майнцского. Говорили, что самый крест вырезан из древа натурального креста Господня, и что на отливку пошли те самые тридцать серебряных денариев, за которые Его предали. Даже просто увидеть этот крест означало сподобиться благодати, прикосновение же к нему прощало два простых греха и один смертный.
Халиф протянул руку и погладил юношу по щеке.
— Какая у тебя нежная кожа. Как легко будет она отделяться от твоего тела. С тебя сдерут ее живьем, и ты будешь верещать, как свинья, гнусная ободранная свинья, глядя, как ее будут с тебя сдирать.
— Ваше величество, дайте мне немного подумать, — сказал Зигфрид.
— Этот щенок еще разговаривает? Он у нас еще будет думать? — изумился халиф. — Плюй немедленно, я сказал, или ты сей же час отправишься на дыбу, в огонь, на кол!
— Ваше величество! — воскликнул Зигфрид. — Если это поможет излечить вашего родственника от болезни, продлит ваше царственное существование или просто доставит вам минуту радости, я с удовольствием наплюю куда угодно. Но подумайте сами, приятно ли вам будет потом обладать вещью, на которую наплевал какой-то низкий пес вроде меня?
— Смотри, Бардия, этот христианский пес юлит и виляет хвостом, — обратился халиф к обезьяноподобному существу.
— Доводы его любопытны, хотя он отчаянно трусит, — заметил маг. — Испытай его еще раз.
— Готов ли ты громко и во всеуслышание заявить, что отворачиваешься от Христа и хочешь уверовать в учение нашего пророка Магомета?
— Сир, — отвечал юноша, не сводя глаз с мага, который пристально глядел на него, сидя у ног правителя, — я могу трижды и более раз заявить, что Бог отвернулся от меня, равно как и от всех этих несчастных. Разве это не равноценно? Кроме того, в Магомета я верую уже давно.
— Так ты мусульманин? — изумился халиф. — Докажи! Соверши намаз и прочитай суру из Корана.
— К сожалению, я умею читать лишь по-латыни, по-древнегречески и древнехалдейски, ваши же письмена разбирать еще не умею. Однако поверьте слову рыцаря, что ни у кого не может быть никаких сомнений, что ваш Магомет действительно жил пятьсот лет тому назад и успешно проповедовал.
— Гляди! — восхитился халиф, стукнув мага кулаком по плечу. — Этот паршивец действительно скользок, как рыбешка. Но тебе все равно не избежать сковородки, если ты не примешь нашу веру, причем немедленно.
— Согласен, — заявил юноша, — если ты докажешь мне, что она лучше моей.
Зигфрид не обучался в университетах, но патер Ипполитус достаточно поднатаскал его в риторике. Грамотно построенный диспут на тему «Чья вера лучше?» мог длиться неделями и месяцами. Правитель открыл было рот, чтобы ответить, но маг внезапно поднял палец, призывая дать ему слово. Что и было сделано.
— Признаешь ли ты, что лучшая вера та, которая сильнее. — Но каким мерилом измерить силу веры?
— Успехом. Сегодня на твоих глазах моему Аллаху служили полсотни ифритов и превратили ваше войско в толпу трусливых беглецов.
— Есть успех постоянный, а есть временная удача. Ваш успех отнюдь не значит, что мой Господь не в состоянии был послать с небес легион ангелов со Святым Георгием Победоносцем во главе. — Так почему же он не послал?
— Возможно, потому что он решил проверить крепость нашей веры, возможно, у него просто не было времени…
— Ну вот, а у моего бога время для меня всегда находится. Достаточно. Светлейший халиф, — обратился маг к правителю, с интересом вслушивающемуся в их диспут, — позволь тебя просить: подари мне этого юношу.
— Ты уже получил достаточную награду, — поморщился халиф.
— Разве я мало сделал для тебя? — подозрительно спокойным голосом осведомился маг.
