– И не забудь надеть перчатки. – бросил Каин напоследок. – А то убьешь еще кого-нибудь ненароком.
Глядя, как тот уходит, Джейк неопределенно вздернул брови и последовал совету. А потом сделал знак официанту и заказал еще бутылку.
Когда это случилось, Олден, Адель, Ева и Джек как раз устраивались в кофейне. А потом вдруг всё изменилось. Так невыносимо странно, так не передаваемо! Интересно, сходят ли люди с ума из-за подобного? Или это лишь остановка на пути, по которому просачивается безумие в сознание? Шурша, словно насекомое в мозгу, или шелестя опадающими жухлыми листьями вечности? Сравнение зависит от степени помрачения, но оно обязательно должно начинаться на «ш». Ева ненавидела все слова, начинающиеся с этой буквы. В большинстве них крылось то, чего она боялась больше всего на свете. Зло.
Только что они усаживались в мягкие кресла, а в следующий миг уже находятся среди огромного количества таких же растерянных, как и они сами, людей. Под высокими сводами уместными в готическом соборе распространялось странное свечение из ниоткуда – ни окон, ни искусственного света здесь не было. И вообще крыша ли это? Или новое небо? Оглядевшись, Ева заметила колонны, укрепляющие своды, но в целом, помещение, в котором они все оказались, выглядело бескрайним. Так что всей этой многотысячной толпе места хватало вдоволь. Из-за отсутствия толчеи как таковой, складывалось впечатление, что это здание и есть новая реальность, их жизненное пространство. Вдоль белесой стены были проложены странные рельсы, так что вполне могло быть, что пол совершенно не там, где Ева привыкла считать. Кто знает? За гранью безумия всё выглядит совершенно иначе. Люди испуганно переглядывались, пытаясь сбиться в небольшие группки – с ранами, травмами, посиневшие или наоборот пылающие в агонии, перекособоченные, окровавленные, и все, как один, мертвые. Ну практически…. Люди разных национальностей, они говорили друг с другом на одном языке, возможно, даже не понимая этого. А потом они решили построить Вавилонскую башню… – подумала Ева. А еще здесь было много дверей с круглыми лампами, тянущихся вереницей вдоль противоположенной рельсам стены, и Бог его знает, до каких пределов. И каждая имела свой номер, но с того места, где стояла Ева, различить их не представлялось возможным.
– Где мы? – взволнованно спросила Адель.
– Я не знаю. – ответил Олден.
– Но ты же Старик, ты должен всё знать! – на грани тихого срыва проныла та и взглянула на часы – те безнадежно остановились на девяти вечера, хотя это без учета пятичасовой разницы во времени.
Олден обнял ее за плечи, прекрасно понимая состояние, поскольку чувствовал то же самое. Но Адель пока еще отказывалась сдаваться, чувствуя себя попросту загнанной в ловушку. Она залезла в сумку, громко звякнув ключами и косметикой, и, наконец, выудила мобильный, тут же столкнувшись с новым разочарованием – сети не было.
Внезапно послышался нарастающий скрежетчатый гул. Дребезжало так, словно старая проржавевшая дрезина громыхала по рельсам. Именно такую картинку нарисовала себе Ева, чье воображение было развито до болезненного, но в таких вещах редко ошибалось. Того же мнения оказалась и Марта, стоявшая в компании с Эриком и Джеймсом Харрисом в противоположенном конце зала. Благодаря отцу она обладала отменным, если не сказать уникальным слухом, но всё же источник звука первой приметила Джулс, которая всегда замечала всё и вся, нужное и ненужное, существующее и придуманное. Она стояла одна одинёшенька, если не считать такку, прижатую к груди, и перебирала пальцами пулю в кармане. Это заметно успокаивало, хотя и не так, как если бы она находилась сейчас рядом с Лиландом или вообще с кем-нибудь, положа руку на сердце. Но признаться в подобном девушке, привыкшей противопоставлять себя окружающим и держаться особняком – ой, как непросто. Джулиана не теряла из виду Марту, и еще казалось, что она разглядела тех двоих, попавших в аварию.
По рельсам, проложенным вдоль стены где-то в четырех метрах над полом, к ним громыхая ехал вагончик, с огромным лобовым стеклом и единственной дверью с боку.
Растерянные люди испуганно задирали головы кверху. Они едва ли понимали, как здесь оказались, почему и что произойдет в дальнейшем. Наконец, монорельс остановился и под напряженные возгласы разъехались в стороны двери, а спустя драматическую паузу выехала и платформа, устланная красным ковром, чем-то похожая на трамплин, и напомаженный мужчина в карнавальном костюме горделиво выступил к публике. На нем был золотой парчовый камзол, пузатые, словно арбузы, шорты того же цвета и качества в насыщенную зеленую полоску и натянутые поверх черных латексных леггинсов. Обутый в лакированные лоферы черного цвета с каблуками несколько выше, чем принято носить в мужском обществе, он лучисто разулыбался всем присутствующим. Его лицо выражало само радушие и крайнее восхищение происходящим. Финальным аккордом его небывалого туалета была огромная черная бархатная шляпа с широкой и плоской тульей.
– Я безмерно рад приветствовать вас в Зале Пребывания! – торжественно провозгласил он. – Я Распорядитель, и обращаться ко мне следует именно так!
Люди, находящиеся в зале, напряженно переглянулись. Никто ничего не понимал, продолжая бесконечно удивляться тому, что происходит вокруг. К примеру, как Распорядителю удается говорить столь громогласно, что слышат абсолютно все?
– Вы вступаете в совершенно новую стадию существования. – жизнерадостно объявил он. – Ни с чем несравнимый виток бытия! Вы стоите на пороге самопознания и новых свершений. Вы увидите своими глазами, как устроена Вселенная, и когда-нибудь окажетесь на вершине блаженства, понеся наказание за нечестивые поступки, но всё это после…. Сначала вас ждет приключение! Сначала вас ждет Лимб!
После этих слов Распорядитель восторженно захлопал в ладоши, но в зале его последнее слово произвело двоякое впечатление. Даже те, кто услышал это слово впервые, не спешил разделить радость Распорядителя, хотя и нашлось всё-таки пара десятков расслабившихся и подумавших, что всё в порядке, всё хорошо. Они в нужном месте. Всё под контролем. Те же, кто хоть немного был знаком с религиозным учением, знал, что Лимб – это своеобразный отстойник между Раем и Адом, замкнутое и весьма сомнительное местечко, выхода из которого нет. Легендарный Ад для философов, воспетый Данте. Может быть, Распорядитель использовал это слово в переносном значении? Ну не мог же в прямом?!
Олден болезненно сжал плечо Адель, и та наконец вспомнила, что вообще-то, правая рука у него сломана… так откуда столько силы?
