Днем Публию Габинию повезло. Зайдя в заросли кустарника, в трех милях от лагеря, чтобы справить малую нужду, он наткнулся там на крупного одичавшего хряка, которого и прикончил копьём. Тушу, приятели решили обжарить на костре и полакомиться свининкой. Что и говорить, соскучились уже по свежему мясу.
Хряка выпотрошили и смастерив над костром вертел на боковых опорах, начали поджаривать. С туши, уже капал жир и вокруг разносился аппетитный запах, когда Эвн Фессалиец заметил, как вокруг клубится какая то странная зеленоватая дымка. Она, была едва заметна и быстро пропала. Во тьме ночи, ее бы вообще не заметили, лишь благодаря отблескам костра, Эвн уловил полупризрачное вихрение, которое списал на обман зрения , и через минуту, уже забыл о нём.
- Хорош поросёночек, - между тем, сказал Авл Самник, потирая в предвкушении руки. – Сочный, жирный, пальчики оближешь. Ну что, приступим?
- Пару минут ещё, - ответил Публий Габиний.
Товарищи расселись вокруг костра, устроившись на плащах. Все с нетерпением ждали окончания этих двух-трёх минут. Авл Самник взялся за вертел, чтобы немного повернуть тушу и поджарить одно место на боку, которое, по его мнению, было ещё сыровато. И тут, он заметил одну странность. Ему показалось, что туша охвачена легкой, едва заметной тряской. Сперва, солдат решил, что ему показалось. Такое, порой бывает и в неровном, колеблющемся свете костра многое мерещится. В этом виноваты и уставшие за день глаза и тьма вокруг и обманчивые тени. Но вскоре, шевеление началось вполне очевидное. Более того, веки свиньи открылись и на Авла Самника уставились два мутных, остекленевших глаза. Публий и Эвн ещё ничего не заметили, сидя в сторонке, они обменивались пошлыми шутками. Авл резко вскочил и отпрянул от костра.
- Смотрите! – крикнул он, охваченный страхом.
Товарищи, сначала в недоумении уставились на него, потом туда, куда он показывал. Свиная туша, уже тряслась настолько явственно, что это нельзя было списать на игру отблесков огня и колеблющиеся тени. Поджаренное, выпотрошенное тело яростно извивалось и дёргало ножками, словно хотело освободиться от вертела. Хряк, даже повернул голову к троими солдатам и издал ужасающий хриплый вздох.
Либурнарии, в ужасе попятились, совершенно не понимая, что происходит. Как мог поджаренный со всех сторон хряк, чьи кишки и другие несъедобные органы были выброшены в море, подавать признаки жизни?
- Публий, дружище, ты, точно прикончил его? – задал глупый вопрос Авл Самник.
- Конечно прикончил, - прорычал Публий, со страхом и растерянностью наблюдая за ожившей тушей. – Думаешь, я не способен отличить мертвую свинью от живой?
Про то, что они сами выпотрошили тушу все и забыли.
Хряк начал рычать и хрипеть. В носу его клокотало и булькало, из обеих ноздрей брызгала кровь.
- Отцепи его! – крикнул Публий.
Авл взял своё копьё, подсунул под вертел и обрушил его вместе с хряком прямо в костёр. Пламя резко взметнулось вверх, послышался треск жира и щетины. Добыча либурнариев, продолжала извиваться и не смотря на то, что лежала на раскалённых углях, и всю её жадно лизал огонь не стала вопить громче, как всякое живое существо, а издавала всё те же приглушенные звуки. Туша хряка покрылась ожогами, кровь спеклась и налипла тут и там черными корками.
Авл Самник, все, также орудуя копьем, выволок свинью из огня и присел рядом, чтобы получше рассмотреть. Она продолжала шевелиться. Солдат осторожно потрогал тварь. Внезапно, она изогнулась и ее клыки вцепились в запястье солдата немного ниже локтя. Тот заорал и попытался вырвать руку. Ему это удалось, но при этом в зубах хряка остался немалый шмот его плоти. Брызнула кровь. Зажимая рану и пронзительно крича от боли и ужаса, Авл отскочил от костра. Публий и Эвн принялись яростно колоть свинью мечами. Они вонзали их, едва ли не по самую рукоять. Туша сочилась черной кровью, хрипела, корчилась, но отказывалась подыхать. Видя тщетность своих усилий, Публий и Эвн принялись яростно рубить животное. Отсекли все четыре конечности. Ужасные, колотые и рубленные раны, в вперемежку с ожогами сплошь покрывали тушу хряка, но он всё равно был жив. В конце концов, уставшие, взмокшие от пота либурнарии разрубили животное пополам. Теперь, дёргались две половинки, причём верхняя, даже пыталась ползти, упираясь двумя передними культями.
- Это колдовство! – взвыл Публий, обрушивая на хряка удар за ударом. – Злое колдовство!
В конце концов, солдаты отсекли голову хряку, потом каждую из трёх образовавшихся частей разрубили еще на несколько кусков. Но они эти бесформенные, сочащиеся кровью куски продолжали шевелиться, извиваться, пульсировать и судорожно дергаться.
Публий и Эвн стояли вокруг этого месива и тяжело шумно дышали. По их бледным, перекошенным страхом лицам градом катил пот.
- Друзья, мне, что-то плохо, - донёсся до них слабый голос Авла Самника.
Всё то время, пока они кромсали тушу, их товарищ сидел чуть в стороне. По лицу его разлилась смертельная бледность, рука сильно кровоточила.
- Не повезло тебе, - пробормотал Публий. - Лекаря надо. Иди к Аристису, он осмотрит и перевяжет тебя..
Авл Самник с заметным трудом поднялся. Всё также, зажимая рваную рану рукой, он побрел в сторону основного лагеря. Вскоре, темнота поглотила его.
- Надо было с ним пойти, – пробормотал Публий.
- Нельзя, – покачал головой Эвн. – Ты же знаешь, здесь должно остаться не меньше двух человек.
Авл шел вперед и с каждым шагом ему становилось все хуже и хуже. Один раз, его даже вырвало, чем-то темно-зеленым, словно сгустком водорослей. Но ничего подобного он не ел. Голова кружилась, в ушах стоял звон, ноги подкашивались и перед глазами всё плыло.
Когда до скал и ведущей вверх тропы оставалось шагов двадцать, ноги перестали слушаться его, и Авл упал на песок. Стало немного легче. Он решил немного полежать, чтобы собраться с силами и продолжить путь. Кровотечение было, уже не столь обильное и это обрадовало несчастного. Но он тешил себя самообманом. Он и не догадывался, какая кровавая дорожка протянулась вслед за ним, отмечая весь его путь от костра на берегу до места, где он сейчас находился. И чем больше Авл Самник лежал, тем, во все большее забытье впадал. Потом, вдруг живот его пронзила такая боль, что он не смог даже закричать, лишь согнулся и захрипел. Он понимал, что умирает и эта короткая передышка в самом начале, как только он упал, была словно насмешка, перед его смертью, ставшей мучительной и страшной. Авл бился в агонии несколько минут. Он искусал себе губы и язык, рот его наполнился кровью и слюной, желудок содрогался в спазмах, изо рта умирающего исторгалась какая-то кроваво- липкая полужидкая масса.
