И все же в июне 1765 года граф де Моранжье достиг одной из поставленных им перед собой целей, ибо те, кого он считал недругами, то есть д'Энневали, были отозваны из Жеводана после 2-3 недель непрекращающегося кровавого кошмара.
4 июня.– В письме интенданту Алансона, написанном в Мальзие, господин д'Энневаль писал: «Мною овладевает отчаяние. Мои люди пали духом. Крестьяне окончательно выбились из сил. Они падают с ног от усталости и не желают более участвовать в облавах. Ведь сейчас как раз в разгаре полевые работы. Увы, убийства продолжаются, и 24 мая погибли двое детей. Произошла открытая ссора с господином де Моранжье, который обвинил нас в полной неспособности к активным действиям, в некомпетентности и лености. Это он-то, человек, отправляющийся охотиться в портшезе! ( Портшез – легкое переносное крытое кресло, в котором можно сидеть полулежа.)»
16 июня.– Из письма господина д'Энневаля, отправленного из деревни Паладин: «Сегодня состоялась еще одна облава. Загонщики двинулись от подножия горы Монгран и подняли Зверя с лежки где-то около Жюлианжа. Сначала чудище выскочило на поле, затем скрылось в зарослях. Два загонщика, вознамерившихся было (по их признанию) покинуть цепь и заняться рыбной ловлей, выгнали Зверя из зарослей и позвали нас на помощь. Но когда мы оказались на месте Зверя и след простыл. Пока собаки метались из стороны в сторону, пришло известие, что Зверь напал на маленькую девочку, пасшую коров неподалеку, но, к счастью, в стаде были два годовалых бычка, они-то и спасли юную пастушку. Затем Зверь прошел по отрогам горной цепи к деревне Корсьер, и там он вознамерился напасть на девочку, пасшую свиней. Однако и свиньи оказались столь же отважными, как и бычки, и защитили свою хозяйку, да к тому же привлекли на место происшествия своим громким визгом крестьян и мать девочки. Зверь был вынужден ретироваться. Он укрылся в лесу Лерсьер, прошел его и, по свидетельству очевидцев, направился к Марсийяку. Мы поспешили в Марсийяк, но узнали, что Зверя там видели часа за четыре до нашего прибытия, а затем он бесследно исчез. Мы будем ночевать в Паладине. Все очень-очень плохо».
22 июня.– Из письма того же автора тому же адресату: «Вчера, 21 июня, Зверь убил четырнадцатилетнего подростка из Пепине, что под Вантежем. Он перекусил бедняге шею, отделил голову от тела, сожрал одну ногу и изгрыз все мягкие части. В тот же день около деревни Созе того же прихода он растерзал сорокапятилетнюю женщину; убил он ее точно так же, как и мальчика из Пепине, то есть откусил голову. А вечером того же дня он утащил Девочку десяти лет от роду, жившую в Пиноле».
Увы, миссия господ д'Энневалей завершилась не только полным провалом, но еще имела кровавый эпилог. В июле месяце они покинули Жеводан после того, как несколько раз выезжали на охоту с людьми господина Антуана и снабдили того, кто пришел им на смену, ценнейшими сведениями. С большим трудом господину д'Энневалю-отцу после унизительных просьб удалось выхлопотать очень скромную пенсию. Этот суровый и честный охотник до конца своих дней не переставал уверять всех в том, что знаменитый Зверь из Жеводана не был простым волком и вообще не был волком... По его мнению, в Жеводане было что-то иное...
С того времени, когда произошли события, о которых я рассказываю, минуло 50 лет. Целых полвека. Шутка ли! И хотя я и был очевидцем этих событий в том возрасте, когда человеческая память отличается особой цепкостью, а все происходящее производит на человека столь яркое впечатление, что оно остается с ним надолго, иногда до конца жизни, вполне возможно все же, что мои воспоминания о тех событиях искажены помимо моей воли... Я всего-навсего лишь старик, рассказывающий увлекательную историю про дни своей ранней юности, я могу начать заговариваться и нести всякий вздор... Однако мне кажется, что история Зверя из Жеводана, изложенная в газетах того времени, представляет собой некоторую карикатуру на реальность. В газетах ведь приводилась точка зрения таких господ, как Лафон, Сен-При, Дюамель, Антуан, Моранжье, Гюмера и т. д. Там цитировались их письма, рассказывалось об их деяниях, короче говоря, все события рассматривались как бы сквозь призму их интриг, ссор, взаимных обид, неудовлетворенного тщеславия, столкновения интересов. Словом, по газетным публикациям можно изучать оборотную сторону этой истории, но не саму историю. У любого, кто начнет заниматься этой проблемой, сами собой непременно возникнут вопросы: «А как относился к этой трагедии простой народ? Как он её пережил? Что чувствовали крестьяне?» Ну, что сказать... Народ страдал, плакал, рыдал, скрежетал зубами от бессильной ярости, проклинал, молился и надеялся. Но, разумеется, он не думал ни о честолюбии, ни о тщеславии, ни об амбициях. Он знал лишь одно: в Жеводан пришла большая беда. Если бы кто-нибудь тогда спросил крестьян, то узнал бы если и не правду о самом Звере, то хотя бы правдивую историю кровавых подвигов его. Я имею в виду, что тогда можно было бы узнать точку зрения простолюдинов на эти события, узнать, что все они думают, чувствуют, переживают, ведь обычно у них чувства общие, истинные, простые. Я жалею, что теперь я утратил эту общность чувств и взглядов, свойственную крестьянам.
Когда мне было 30-40 лет, началась Революция, и я стал одним из тех немногих крестьян, кто присоединился к буржуа из Мальзие и открыто пошел против аристократов, церковников и интендантов короля. И тогда я готов был поклясться, что мы, крестьяне, страдали от хищников ничуть не меньше, чем от тех, кто претендовал на звание наших защитников и избавителей от бедствий. Я тогда с чистой совестью мог утверждать, что мы втайне были едины в борьбе с этим двойным злом, с этой двойной опасностью. Однако вполне возможно, что в те времена, когда Зверь свирепствовал в Жеводане, в среде местного крестьянства существовало подспудное брожение умов, незаметное постороннему глазу волнение. В качестве доказательства существования в те времена именно таких настроений я вижу то, что мы все ощущали и угадывали во всех этих кровавых преступлениях следы деяний не животного, а человека, причем явного извращенца. В нашем крае вдруг создалась атмосфера взаимного недоверия, недомолвок, умолчаний. Недаром же многие семьи скрывали, что кто-то из ее членов стал жертвой Зверя, ибо для них это стало не только несчастьем, но и позором. И действительно, в чудовище было одновременно и что-то дьявольское, и что-то человеческое, и что-то сверхъестественное, и что-то животное, а потому бытовало мнение, что в тех, кто стал его жертвами ми, ощущалось что-то низменное, гадкое и, соответственно, очень для Зверя притягательное.
Поучения, наподобие послания епископа Мандского, которые наши кюре без устали повторяли в своих проповедях, лишь укрепляли сей дикий предрассудок. Страх – плохой советчик, он заставляет человека подозревать в дурных намерениях всех и вся. А соблазн возможной наживы, то есть обещанная огромная награда, довершали дело. Надо признать, что и у нас, крестьян, имелись свои секреты, которые мы хранили не менее свято, чем аристократы и церковники хранили свои. Были у нас и тайные обиды, за которые мы мечтали отомстить, была и зависть. Мы были вроде бы едины, но в действительности были разделены, и каждый был только за себя. Мы не знали, кому верить.
