Только тут дворцы остались в первозданном виде — во всех остальных пригородах они были разграблены немцами и разрушены. Последним — отступая — они подпалили дворец в Павловске, он был только разграблен. Дворцы в Пушкине, Ропше, Петергофе, Стрельне уже были уничтожены. А предметы из дворцов потом долго находили и в немецких обозах и в Рейхе.
Много разговора о Янтарной комнате, которая, похоже, сгорела в Кенигсберге, когда за полгода до нашего штурма авиация союзников по своей привычке выжгла жилой центр города. Но янтарная комната — не самое ценное, что погибло. Просто о ней принято было писать. На зубы попала. Украденные сокровища искусства куда были дороже.
И — курьез — разгромленные дворцы восстановили — и даже Янтарную комнату воссоздали, наглядно показав, что наши мастера могут невозможное, а вот дворцы в Рамбове — теперь достаточно скромно выглядят по сравнению с тем же Пушкиным или Петергофом.
Особенно убого смотрится шикарнейший в свое время дворец светлейшего князя Меньшикова. Зато паркет — еще тот, тех времен, когда тут весельчак Петр Первый оттягивался на полную катушку. Развлекаться царь умел. Вот, например, построили по его приказу Катальную Гору — высотой с современный восьмиэтажный дом и уклоном на спуске в 50 градусов. Вот, небось, визгу-то было, когда с такой жути катились европейские гости…
Ну, традиция кататься с ледяных горок или строить деревянные и поливать их льдом в России была давно, но чтоб такое… Иностранцев аттракцион так потряс, что в честь этих петровских шуточек подобное стали звать "русскими горками". И когда американцы создали свое — но уже куда как позже и потому из железа с рельсами и вагонетками — вместо льда и санок — то назвали адреналинодавительный аттракцион именно "русскими горками". А наши — начав строить такое у себя — естественно окрестили "американскими горками". Вот и разберись без поллитры.
Екатерина Вторая — тоже устроила тут Катальную Горку — но уже по-женски фешенебельно-уютную и не такую чудовищную. Правда и на ней разгонялись до 70 километров в час, что в те времена было скоростью недостижимой для любого транспорта. Павильон-то стоит — и вообще-то это дворец скорее — но вот катальный пандус и колоннады — так и не воссоздали. Не говоря уж про систему летних горочек, где катались на специальных колясочках — уже не с такой дикой скоростью, как на санках, но все равно быстрее, чем лошадки возили. Жаль, теперь уже и не получится…
А вообще тут чуть было не построили Санкт-Петербург — умные люди толковали, что именно тут самое место и для города и для порта. И берег — ярусами и не затопит. И не болото, грунт прочный. Но вот хотелось царю — чтоб вместо улиц — каналы. Ну и не вышло каналов, накопали под руководством Меншикова жалкие канавы на Васькином острове, за что получил светлейший палкой по хребту…
Швартуемся. Теперь, когда у меня есть возможность глянуть вокруг — убеждаюсь, что стоящие в гавани корабли — явно обитаемые. И народишко чем-то занимается, и белье сохнет — и женщин вижу. Точно — как плавучие дома получаются. Сходни поднял — и кроме прыгучих морфов никто и не доберется. А против прыгучих — вон отсюда видно пара пулеметных гнезд на верхотурах, да и публика в основном вооруженная. Опять же незаметно не шибко-то подберешься — пирсы из-за мелководья Финского залива — далеконько от берега вынесены и просматриваются отлично. Еще когда купаться можно было в Заливе — идешь-идешь — а все по колено. А теперь польза.
Правда, непонятно — как они с крысами корабельными справились. Но видно получилось как-то. Идем по пирсу как-то непривычно — просто кучей. Без разбивки секторов, оружие у всех есть, но в кобурах или на ремне.
Спрашиваю Филю.
— Бре, тут все под присмотром, не боись.
Ну-ну. А чего ж нас сюда пригнали?
Проходим мимо памятника эпроновцам. Стоявшую здесь же в гавани Ораниенбаума старушку-"Аврору" в блокаду обстреливали так, что довелось слышать мнение о том, что снаряды и бомбы потраченные на нее немцами стоили дороже, чем этот символ революции.
— Филь, а что тут за морф?
— Назвали Призраком. Сидят — боятся. Но одна бабка его видела — нифига не призрак. Просто скоростной морф. Но бабка… Знаешь, могла и выдумать. Эти старики много чего фантазируют…
Гм… Да разные они, старики-то. И старушки тоже. Прошлым летом к моим знакомым — копарям обратилась тихая старушка — ребята, дескать, выручайте, призраки по ночам мучают.
— Какие призраки?
— Да три немецких офицера все приходят, надоели.
— Опа! А что это они повадились-то?
— Да во время войны они на постое в этом доме были — выскочили, когда артобстрел начался. Под снаряд и попали. Они у меня в огороде закопаны.
Ну, приятели и копанули — бабка даже роскошный смородиновый куст не пожалела.
И действительно — три ганса нашлось, меньше чем на полметра глубины. Правда без обвеса, кителей и сапог, но в касках. И по состоянию костей — видно, что осколками срезало. Успокоили старушку, вытащили скелеты с огорода. Передали "Фольксбунду", пусть покойные офицеры теперь своим соотечественникам надоедают, раз такие беспокойные оказались.
Другой старичок показал место массовых расстрелов наших раненых красноармейцев и гражданских немцами — тоже тем летом рыли. Он, оказывается, шестилетним мальчишкой из кустов видал, как расстреливали. На картах не было ни хрена, да и в книгах тоже. А накопали всякого разного, кроме нескольких десятков скелетов мужских, женских и детских — включая вставной глаз, кожаные лапти и прочие вещи, а под занавес — и женские косы и девчачьи косички. Потом еще и презервативы немецкие пользованные среди костей нашли.
Так что старички — они очень разные, некоторых стоит слушать — и записывать.
Со старушкой этой надо бы потолковать.
В расположении какой-то военно-морской части — черт ее поймет, аббревиатуру на табличке — тоже народа густо. Понимаю, что сюда собрались уцелевшие — и на этом куске земли большая часть жителей Ораниенбаума и сосредоточена. Относительный порядок — и пока шли — ни одного не то, что зомби — трупа не попалось. Это хорошо, если и второй город — кроме Кронштадта — удержался.
К сожалению, очень скоро понимаю, что ошибся. Город пал. Да и в расположении — народ нервный. Местный медик — есть у них тут и медпункт свой — угрюмый, необщительный — вроде как фельдшер. В гости не позвал.
Меня встречает Демидов. Остальные уехали.
— На чем и куда? — спрашиваю его я.
— На грузовиках — будках. Как вот мы тогда в Кронштадте — тут так же чистку устроили, по нашему примеру. Короче — машины по городу ездят, зомбаков попроще постреляли — но все равно, не всех. Да и морфы. В общем, пешком ходить нельзя.
