Машины встают у железнодорожного вокзала — красивого трехэтажного здания.
Что наши там делают — не вижу. Потому что из моей амбразуры — привокзальная площадь. Вот и смотрю в оба глаза. И тут трупов нет. Странно. Зато проезжает пара таких же как у нас машин — с амбразурами, пробитыми в кузовах.
Кто-то стучит по нашему кузову, слышу снаружи "К машине!"
Вылезаем. Оказывается — нам в вокзал. Дверь открыта, рядом с нею двое с автоматами.
Внутри оказывается что-то средне между биваком, складом и сторожевым постом.
Форпост или аванпост такое называется? Темновато, здоровенные вокзальные окна защищены — где и спешно сляпанными решетками. А где и дощатыми щитами. С упорами бревнышками.
Вижу здесь только мужиков. Мрачные и хмурые. Отсюда последнего из 8 пропавших парня уволокли, а был он опытный и не лопух ни разу. По следам идти пытались — но следы идут за автовокзал — а там гаражи и всякие такие сараюшки. Туда с зачисткой не совались — ПОТы (так тут называют фургоны с амбразурами — передвижная огневая точка) там не помощники из-за тесноты, а без них — в пешем строю уже ходить закаялись, людей-то вроде и много, да бойцов мало, каждый на вес золота и терять — очень обидно.
Серей недовольно бурчит в смысле, что эта орда следы, конечно, затоптала напрочь. Мужики мнутся и покашливают. Ясно, затоптали.
Тем не менее — не отнять — тут люди за свою жизнь дерутся с толком — и улицы чистят, людей спасают — город не многоэтажный — и трупы откуда могут — вывозят — захоронить не вышло, руки не дошли, но, во всяком случае, кормовую базу для шустеров ограничили все же — тела за городом сваливают. А там пустырь здоровенный и постоянное дежурство — начинающих стрелков натаскивают по стягивающимся зомби стрелять.
Мда… Выходит для нас аккурат достается в гаражи лезть. Мило, ничего не скажешь. По-моему Ильяс некоторое время размышляет — а не послать ли это предприятие к чертям, причем размышляет всерьез. Потом вздыхает и требует проводников по этим гаражам. С проводниками получается какая-то невнятная затыка.
Наконец прибывает мужичок. Отставник, гидрограф. А ну да, тут такая служба есть. Или ее тоже расформировали? Ну ладно, неважно.
Мужичок на карте показывает что где, но у меня остается странное впечатление. Видимо не только у меня одного — Ильяс, выждав момент, простодушно спрашивает:
— А что это вы финтите и о чем не договариваете, а? Андерстенд меня или но?
Гидрограф как-то стеснительно жмется.
Остальные мужики помалкивают.
— Томодачи гидрограф, ты не бисёдзе, чтоб тут жеманничать. Вакаремас?
— Видите ли, мы и сами не знаем, что там нынче — признается проводник.
— Это как?
— Там буквально на второй день какие-то мутные люди закрепились. Не наши. Не местные. Вооруженные. Моего соседа по гаражам — Сунгурцева — застрелили, когда он за машиной пошел. У меня на руках умер.
— Людоедством они не баловались?
— Нет, этого не видели. На второй день они стрельбу устроили — рынок взялись обносить. К нам сунулись — но мы отбились — неохотно говорит один из вокзальных мужиков.
— Оружие у вас откуда? — интересуется Сережа.
— Частью местное, а еще из Кронштадта подбросили.
— Выбить этих — из гаражей — не пытались?
— А зачем? Заблокировали. Как смогли, конечно, но они к нам не лезли потом.
— И что там сейчас?
— А пес их знает! Тихо. Но вот морф оттуда приходит.
— Домо аригато! — только знаете мужики — либо вы выкладываете все, что вам известно и подробно, либо хрена я туда с людьми полезу. Гаражи — рукой подать, вооружения у вас достаточно, а вы как дети малые жметесь.
— Да были у нас перестрелки. Они нас запугивали даже — отрезанные головы подкидывали. Нескольких из них мы тоже подловили.
— Почему на машинах не въехали? — Вовка опередил Ильяса.
— Да въехали. Сразу колеса пропоролись. И баррикады там еще впридачу.
— Кавай расклад. Головы — как отрублены или отрезаны были?
— Ннне знаю… А это важно?
— В нашем безнадежном деле все важно. Головы похоронили уже?
— Наших — да.
— А не наши — это кто?
— Да валяются тут неподалеку две штуки — не знаем чьи. Может они своих порешили.
— А что не убрали?
— На них зомбари хорошо идут.
— Пошли, покажете.
Головы валяются рядом с вокзалом. Пропавший парень на них видно рассчитывал, как на живца. Не помогло.
Осматриваем головы вместе с Ильясом. Опять ничего не понимаю. Головы раньше принадлежали двум мужчинам среднего возраста, изо рта одной торчит странный язык. Немного задумываюсь, пока понимаю, что это засунутый в рот член. Обрезанный, к слову.
— По-моему одному голову отрезали ножом. Другому — отрубили. И вроде при жизни еще. Что скажешь? — спрашивает меня Ильяс.
— Согласен. Не твои единоверцы случаем?
— Может и мои. Только головы рубить и резать все горазды. Футболисты, бнах!
Это да. Жители Альбиона в старые времена удивляли соседей милым обычаем — подерутся, скажем, два племени, одно проиграет. Вот отрезанную голову проигравшего вождя воины победители должны запинать (в знак презрения к проигравшему руками не трогать, только ногами, чтоб поунизительнее было) в определенное место. А воины проигравшего племени — побитые пораненные и помятые должны это не дать сделать.
Если не дадут — то к проигравшим уважительное отношение. Человеческое по альбионовским меркам. А если и тут проиграют — совсем им плохо придется. Отсюда и футбол пошел, к слову. А волейболу римляне зародиться не дали — когда они завоевывали Британию, то с удивлением обнаружили местное вундерваффе — у врага оказались священные отряды метателей голов — в самом начале боя в римлян стали специально обученные альбионцы швырять заизвесткованные головы ранее побежденных ими бедолаг.
Видимо из-за эстетических причин это римлянам не понравилось и они таки победили. И потом выбили местные обычаи напрочь. Зачастую вместе с носителями обычаев. Заизвесткованная голова конечно весомый аргумент, но грамотно брошенный пилум — убедительнее оказался.
— Глянь — по-моему, вот этому отрубили голову уже когда он зомби стал. А вот этому — резали по — живому. Что скажешь? — Ильяс переворачивает головы, осматривает внимательно срезы. И что характерно — ни одного словечка на всяких языках — собран командир в комок.
— Мне кажется — нет, оба были таким образом убиты.
— И что это нам дает? — очень серьезно спрашивает Ильяс.
— Материал для морфов. Не зря ж у них там уже давно тихо.
Командир украдкой поглядывает на наших и вполголоса спрашивает:
