Учился Сережа легко. Стоило посмотреть на страницу учебника, и слова сразу врезались в память. Даже странно было – почему другим приходится тратить на это так много времени? Как им только не жалко его?
Играть с другими детьми он тоже не любил. Они все время шумели, кричали, дрались или выменивали друг у друга всякую дребедень вроде марок или значков. Сережа видел, как трепещут в воздухе радужные оболочки, окружающие их тела; видел, как они меняют цвет от агрессивного красного – это перед тем, как подраться, – до спокойного, умиротворенного голубого; знал, кто из них привирает, кто боится, кто хочет верховодить или просто идет с другими «за компанию», но вот просто разговаривать, общаться со сверстниками не умел. Они и сами почему-то сторонились его, а Сережа вовсе не тяготился одиночеством.
Он часами мог смотреть, как паук трудолюбиво ткет свою паутину, как муравей тащит соломинку или птица строит свое гнездо, как снег падает за окном в холодный зимний день или кошка играет с бумажкой. В каждом движении любого живого существа, в каждом явлении природы он видел осмысленный и мудрый порядок – и не уставал восхищаться им.
К сожалению, только люди – существа одной с ним породы – были досадным исключением.
Город теперь казался ему огромной зловонной клеткой, которую люди зачем-то выстроили сами для себя. От воздуха, наполненного гарью и копотью, все время першило в горле и слезились глаза. От воды, что текла из крана, пахло, как в поликлинике, когда там моют полы, и на вкус она казалась отвратительной – не то что из родника в Ломановке или даже из колодца.
Гулять по набережной Волги – любимому месту в городе для отдыха детворы и взрослых – для него стало просто невыносимо. Река, стиснутая каменными берегами, перегороженная плотинами, отравленная ядовитыми стоками, казалась ему бесконечно страдающей, словно некогда могучее, но истерзанное живое существо, которое еще пытается выжить, но сил остается все меньше и меньше.
Каждый раз, проходя мимо стройки, Сережа вжимал голову в плечи и ускорял шаг. Он слышал, как плачет земля, когда уродливые бетонные сваи впиваются в ее прекрасное живое тело, как она пытается стряхнуть с себя творения человеческих рук, словно собака надоедливых клещей по весне.
Как-то, гуляя с отцом, он увидел вдалеке огромный и безобразный остов строящегося здания, похожий на скелет динозавра из учебника биологии.
– Что здесь будет? – спросил он.
– Здесь-то? – Отец прищурился. – Институт будет научно-исследовательский. Аж восемнадцать этажей отгрохают! Вот вырастешь, инженером станешь, получишь диплом и можешь тут штаны протирать с утра до вечера, – шутливо закончил он, – не всем же нам на заводе ишачить, как батька твой…
Папа улыбался, но глаза у него почему-то стали грустные. Сереже захотелось утешить его.
– Нет, что ты, не буду!
– Неужели к станку пойдешь? В НИИ сидеть не хочешь?
– А его все равно не достроят. Вон там, – Сережа показал на цокольный этаж, – треснет что-то, его и бросят.
Мальчик улыбался так светло, будто его радовала будущая неудача строителей и бесцельно закопанные в землю миллионы народных рублей.
– Ну ты и фантазер! – покачал головой отец. – Придумал ведь…
Очередная ударная стройка и впрямь не будет закончена, превратившись в один из памятников «долгостроя» советской эпохи. Под фундаментом окажется плывун, и одна из несущих стен пойдет трещинами. Пока строители будут устранять недостатки, в стране начнется перестройка, финансирование прекратят, и через много лет незаконченное здание-монстр так и останется постепенно разрушаться на пустыре, зарастая лютиками и лопухами. Через много лет Сережин отец будет каждый день ходить на работу мимо него, и нет-нет да защемит сердце при воспоминании о той прогулке с сыном.
Но самое интересное теперь происходило по ночам, особенно в полнолуние. Каждый раз, отправляясь в постель, Сережа предвкушал что-то новое, захватывающее, почти невероятное. Так его сверстники собирались в кино, особенно на те фильмы, где дети до шестнадцати не допускаются.
Стоило только закрыть глаза – и перед внутренним взором с бешеной скоростью проносился поток необычайных видений. Куда там «Клуб кинопутешествий» по телевизору! Здесь были города и пустыни, горы, моря и далекие острова, что видел он только на картинках в учебнике географии, но иногда возникали и вовсе фантастические картины. Сережа видел храм, искусно вырубленный в дикой скале где-то высоко в горах, пещеру, где обитали окаменевшие чудовища, замки и дворцы…
Но чаще всего перед ним представала одна и та же картина: люди, одетые в длинные белоснежные одежды, стоят на лесной поляне, освещенной лунным светом, образуя правильный круг. И Сережа точно знал отчего-то, что в этом круге есть место и для него, стоит только подождать немного. Они пели и звали его к себе, а прекрасная юная женщина в белоснежных одеждах танцевала босиком, и ни одна травинка не сминалась под ее маленькими ножками. Если посмотреть на луну, можно увидеть ее лицо…
Иногда он слышал голоса. Они рассказали ему множество историй – про грозную и таинственную богиню Нам-Гет, владычицу жизни и смерти, Вечную Мать всего сущего, что является человеку то древней и мудрой старухой, то прекрасной девушкой, про королей и правителей, героев и мудрецов… Большую часть он скоро забывал, но одна прочно врезалась в память – печальная повесть про ученого аптекаря Альбрехта Доденхайма, погибшего в застенке инквизиции. В учебнике истории Сережа рассматривал картинки, на которых ведьм сжигали на костре, и сердце его разрывалось от жалости.
Поток образов, мыслей, звуков и ощущений изливался с такой силой, что казалось, голова не выдержит, разорвется. Сережа чувствовал, как кости черепа трещат под напором невиданных ощущений. Он надевал старую зимнюю шапку-ушанку, завязывал уши под подбородком и только тогда немного успокаивался. Он точно знал, что никому не нужно рассказывать про то, что творится с ним, и очень перепугался, когда однажды мать застала его сидящим ночью перед окном в зимней шапке. Дело было в мае, и она, конечно, удивилась не на шутку:
– Ты что это? Почему не спишь? Зачем шапку надел?
– Ничего… Уши болят, – ответил он, изобразив на лице страдальческую гримасу. Ему и притворяться особенно не пришлось – очень уж страшно было.
Мать засуетилась, уложила его в постель, как маленького, наложила согревающий компресс с камфарным маслом и даже повела на следующий день в поликлинику. Участковый врач, правда, не обнаружила никаких признаков отита и отправила его назад с грозным напутствием:
– Школу прогулять захотел? Иди-иди, нечего симулировать!
