Олеся разделась и взглянув в зеркало, вдруг увидела себя маленькой и жалкой – как бы она хотела входить сюда каждый день, набирать полную ванну и лежать в ней, никого не боясь!.. …Только этого никогда не будет. Даже если сдохнет отчим и я все забуду; даже если выйду замуж… нет, возможно, что и выйду, но ведь за какого-нибудь урода! Они ж все уроды… Она встала под теплые плотные струи, приятно массировавшие тело, и закрыла глаза. Теперь перед ней плясали не звезды, а брызги, то ли д у ша, то ли водопада с фотографии. Олеся чувствовала, что из глаз катятся слезы, но они тут же смывались водой, и ей совсем не было стыдно. Никто не торопил ее, ведь «люд я м тоже надо срать», но тут она вспомнила: …Мы ж идем в клуб!.. И не в нашу вшивую «Яму», а в «Дырявый барабан»! Это ж круто! Возле него вечно такие тачки стоят!..
Выпрыгнув из ванны, Олеся завернулась в простыню; одежда ее лежала рядом, но как же не хотелось надевать ее? От нее даже воняло ужасной прошлой жизнью!.. Она тщательно притерла пол, поставила на место шампунь, выровняла сбившийся ряд красивых баночек с кремами и вздохнула, – Машка, точно, ляпнула не подумавши – она ж выше меня на полголовы, и фигура… не то, что я – глиста, блин… Придется идти, в чем есть…
Натянула джинсы, футболку; засунула поглубже паспорт, предварительно вытащив из него одну пятитысячную купюру, и только потом вышла. После душной ванной Олеся почувствовала себя пьяной; только опьянение казалось гораздо приятнее, чем от вина – это было опьянение счастьем, от которого возникала только легкость и никакой головной боли.
– Маш! – позвала она, – ты где?
– Иди сюда! – раздался голос с кухни.
Посередине стоял табурет, на столе лежал фен, стоял баллончик с лаком.
– Садись, – и Олеся села.
Зеркала не было, поэтому она не знала, что с ней делают, чувствуя лишь нежные прикосновения, разбиравшие ее жиденькие волосы на отдельные пряди.
– Только, слушай, – Машин голос звучал сзади, и Олеся не могла видеть ее лица, – если в клубе встретим знакомых, не вздумай залепить, насчет сестры.
– Почему?
– Да потому что нет у меня сестры! Понятно?
Олеся никогда не задумывалась, каким образом людям приходят всякие гениальные мысли, но то, что мысль была реально гениальной и пришла, вроде, ниоткуда – факт; сознание, сжавшееся в темный комок от последней Машиной фразы, вдруг озарилось яркой вспышкой и все стало так безусловно, так понятно, что даже удивительно, почему они обе не додумались до этого раньше.
– А чего ты так уверена? – Олеся хотела повернуться, чтоб увидеть реакцию, но Маша твердым движением вернула ее голову на место.
– Не вертись! Почему я уверена?.. Да потому что знаю!
– Но ты ж сама говорила, – Олеся послушно смотрела вперед, на магнитики, облепившие холодильник, – у твоего отца до Риты было две жены; ты – от первой, а, может, я от второй. Вот и получится, что я твоя сводная сестра.
– Прикольно, – Маша усмехнулась, – но бред. Отец от меня ничего не скрывает.
– А если он сам не знал? – Олеся вспомнила собственную историю, – бывает же так – муж уходит и не знает, что жена залетела; срок еще маленький.
– Бывает, конечно, всякое… – Машин голос стал менее уверенным, но абсурд всегда остается абсурдом, даже если выглядит более-менее правдоподобно, – чтоб доказать, что мы сестры, надо сделать генетическую экспертизу, а без этого…
Олеся понимала, что экспертиза покажет правду, и усмехнулась.
– Я ж просто… но может ведь быть такое?
– Теоретически, может.
– Вот, и я о том же! – воодушевилась Олеся, – а если у меня нет прошлого, так давай придумаем его, как придумали мне имя. Ты не переживай, если захочешь, потом я исчезну – скажешь всем, что сестра уехала домой, а?
– Ты реально прикольная девчонка…
– Я ж и по возрасту подхожу!.. Типа, младшая сестра, а, Маш?.. Ну, пожалуйста…
– И откуда, в таком случае, ты ко мне приехала?
В самом вопросе крылся главный ответ, поэтому Олеся вскочила, бросилась Маше на шею и даже коснулась губами ее щеки, вдохнув тонкий приятный аромат.
– Сядь! – не слишком строго скомандовала Маша, – я еще не закончила! А если я – старшая сестра, ты должна меня слушаться.
Можно было б, конечно, спросить у «старшей сестры», на чьи деньги они собираются гулять, но Олеся послушно уселась на место и снова вперилась в холодильник.
– Откуда я приехала?.. – у нее было плохо с географией, поэтому она сказала, – из Урюпинска. Анекдот помнишь?
– Анекдот-то я помню, – Маша вздохнула, – а ты знаешь, где находится тот Урюпинск?
– Нет.
– И я не знаю, так что, давай – ты приехала из Сибири; вот, просто из Сибири.
– Давай!
– Ох, Олеська, – Маша впервые употребила имя, – реально прикольная ты девчонка… все, глянь, – она поднесла зеркало, и вместо привычных «сосулек», смешно огибавших уши, Олеся увидела локоны, обрамлявшие лицо и делавшие его совсем взрослым.
– Класс… – выдохнула она, – точняк, ты б могла работать парикмахером…
– Нет уж, лучше я буду врачом, как отец, – Маша засмеялась, – а теперь я тебя нормально накрашу. Кстати, ты есть хочешь?
– Не то, чтоб… я не знаю.
– Не, ты, точняк, инопланетянка; если хочешь, так и скажи! – впрочем, ответа Маша ждать не стала, а наклонилась, держа в руке кисточку для туши.
…Какая ж она классная! – подумала Олеся, – а я, дура, бочку на нее катила… а вдруг приедет ее отец, и они возьмут меня к себе?.. Он с женой будет жить в этой квартире, а мы с Машкой в той, другой; я закончу курсы и устроюсь работать, и не надо нам никаких мужиков… нет, если Машка хочет, пусть приводит – я не буду мешать, но только не таких козлов, как этот Крылов… а в остальном, я буду ее слушаться – она классная!..
В ход пошли тени, крем – Олеся чувствовала, как пальцы нежно гладят ее кожу, и млела от удовольствия – никогда в жизни никто так не заботился о ней.
В конце концов, Маша отошла и сдвинув брови, оглянула свое творение.
– Нормально. Сейчас еще маникюр сделаем.
На столе появились хорошо знакомые Олесе предметы, однако осмотрев пальцы с недлинными, но аккуратными ногтями, Маша удивленно подняла голову.
– Похоже, с твоими руками совсем недавно работали. Не помнишь, кто и где?
– Нет, – а мысленно Олеся рассмеялась: …Как же, не помнить-то! Да мне их красят каждый день – мы ж все друг у друга модели. Толстая Вероника вчера их делала, только лак я стерла, а то отчим бы орать начал, типа, даже у матери на это нет денег!.. А я что, виновата, если вы все пропиваете?..
– Странно, – Маша достала коробку с лаками – их оказалось почти столько же, сколько Анна Васильевна приносила на всю группу, только фирмы там были попроще – Анна считала, что пока нечего переводить добро.
