По получении текста король приказал немедленно бросить старого раввина в темницу, а таблички — уничтожить, вместе со всей библиотекой ученого и его священными реликвиями. Таблички были превращены в пыль, а манускрипт — приговорен к заточению в склепе, где уже таилось немало запретных сокровищ. В 1671 году фаворитка Людовика XIV маркиза де Монтеспан, жадно охочая до всего оккультного, тайно организовала изъятие манускрипта из склепа, после чего он оставался в руках Катрин Ла Вуа-зен, повитухи, колдуньи и конфидентки маркизы, — вплоть до момента изгнания де Монтеспан, последовавшего в связи с ее причастностью к истерии, поднятой вокруг дела об отравителях.
В 1823 году книга ненадолго всплыла на поверхность, объявившись во владении печально известного лондонского развратника и любителя словесности Уильяма Бек-форда. Манускрипт фигурировал среди книг библиотеки Фонтхиллского аббатства; это аббатство служило Бекфор-ду дворцом утех — там была собрана большая коллекция естественных и противоестественных диковин, запретных книг и шокирующих произведений искусства. Гигантский дом аббатства, выстроенный в неоготическом стиле, а также все, что в нем находилось, были проданы в уплату долга некоему торговцу оружием, после чего книга снова исчезла из виду — примерно на сотню лет. В 1911 году она была ошибочно — а может, исподтишка — выставлена на аукционе в Марселе под названием casus lumen,[2] однако манускрипт никто так и не предъявил для осмотра, а сам аукцион был спешно прекращен ввиду загадочной эпидемии, охватившей город. Все последующие годы считалось, что манускрипт уничтожен. И вот он — совсем рядом, прямо здесь, в Нью-Йорке.
Но — пятнадцать миллионов долларов?! Двадцать пять миллионов?! Найти где-нибудь такие деньги просто невозможно. Должен быть какой-то другой путь…
Самым большим страхом Сетракяна — страхом, которым он не осмеливался ни с кем поделиться, — было то, что битва, начавшаяся столь давно, уже проиграна. Что все происходящее — эндшпиль, и королю рода людского грозит неминуемый мат, но человечество упорно пытается сделать несколько оставшихся ходов на всемирной шахматной доске.
Сетракян закрыл глаза, пытаясь совладать с гулом в ушах. Гул никуда не делся — по сути, он только усилился.
Таблетка никогда не действовала на него таким образом.
Едва осознав это, Сетракян замер. Потом поднялся на ноги.
Это была вовсе не таблетка. Гул шел отовсюду. Низкий, плохого качества, но звук все же присутствовал — и не внутри Сетракяна, а вовне.
Ясно. Они были не одни.
«Мальчик!» — подумал Сетракян. С величайшим усилием он оттолкнулся от кресла и направился к комнате Зака. Тук-тук-тук…
Это мама шла за своим мальчиком.
Зак Гудуэдер сидел скрестив ноги на крыше здания, в котором размещался ломбард Сетракяна. На коленях у него лежал раскрытый папин ноутбук. Зак забился в самый угол крыши — это было единственное место, где он мог пользоваться Интернетом, тайком подсоединившись к незащищенной домашней сети какого-то юзера, жившего по соседству в том же квартале. Беспроводная связь была очень слабой — индикатор сигнала показывал всего один-два квадратика, — поэтому поиск в Сети шел с черепашьей скоростью.
Заку запрещалось пользоваться папиным компьютером. Вообще говоря, предполагалось, что сейчас он уже спит. Но у одиннадцатилетнего мальчика и в обыкновенной-то обстановке были проблемы со сном — его мучила бессонница, причем уже с давних пор, и этот факт ему некоторое время удавалось скрывать от родителей.
Зак-Бессоньяк! Так звали первого супергероя, которого он создал. Это был восьмистраничный комикс, авторство которого полностью принадлежало Закари Гудуэдеру: он его написал, нарисовал и начертал красивым шрифтом все слова — сначала карандашом, а потом тушью. В комиксе шла речь о подростке, который по ночам патрулировал улицы Нью-Йорка, срывая планы всяческих террористов и загрязнителей. И террористов-загрязнителей. Заку никогда не удавалось правильно нарисовать складки одеяльной накидки, но лица получались вполне сносно, а мускулатура выходила совсем хорошо.
Сейчас город особенно нуждался в Заке-Бессоньяке. Сон был роскошью. Роскошью, которую никто не позволил бы себе, если бы все знали столько, сколько знал Зак.
Если бы все увидели то, что видел он.
Считалось, что Зак спокойно дрыхнет себе в спальном мешке с гусиным пухом в свободной спальне на третьем этаже. В комнате пахло как в чулане, как в той комнате с панелями из старого кедра, что была в доме его дедушки и бабушки, — комнате, которую больше никто не посещал, за исключением разве детей, любящих все вынюхивать и разведывать.
Маленькая спальня, где стены сходились под странными углами, использовалась господином Сетракяном (или профессором Сетракяном? — Зак, видя, как старик вел дела в своем ломбарде на первом этаже, до сих пор не имел четкого мнения на этот счет) в качестве кладовки. Кренящиеся в разные стороны стопки книг, множество древних зеркал, гардероб со старой одеждой… И еще несколько запертых сундуков — реально запертых на настоящие замки, а не на какие-нибудь подделки, которые легко расщелкиваются, стоит только всунуть в скважину скрепку или стержень от шариковой ручки (Зак уже испробовал и то, и другое).
Крысолов Василий Фет — или Ви, как он предложил Заку называть его, — притащил снизу, из торгового зала, отданный кем-то в залог телевизор «Саньо» — с большими круглыми ручками и дисковыми регуляторами вместо кнопок — и подсоединил к нему допотопную, еще с игровыми модулями, 8-битную приставку «Нинтендо».
Ожидалось, что Зак будет торчать здесь безвылазно и играть в «Легенду Зельды». Вот только замка на двери спальни не было. Папа с помощью Фета прикрепил к стене решетку из толстых железных прутьев, перегораживавшую окно, — причем прикрепил ее изнутри, а не снаружи. По словам Сетракяна, эта решетка была частью клетки, оставшейся еще с 1970-х. Отец с Фетом прикрутили ее прямо к несущим балкам.
Зак понимал: они не пытались оставить его внутри. Они пытались оставить ЕЕ — снаружи.
Он поискал персональную страничку папы на сайте Центра по контролю и профилактике заболеваний и увидел лишь: «Страница не найдена». Значит, они уже вычистили ее из правительственного портала. Поиск по ключевым словам «доктор Эфраим Гудуэдер» вывел Зака на массу новостных ссылок. Доктор Гудуэдер объявлялся дискредитировавшим себя чиновником ЦКПЗ, сфабриковавшим видеозапись, на которой якобы показывалось убийство человека, обратившегося в вампира. Сообщалось, что он загрузил эту запись в Интернет (на самом деле, это Зак загрузил видео-тот самый клип, который отец запретил ему смотреть), с тем чтобы в личных интересах использовать истерию, поднявшуюся вокруг солнечного затмения. Вот это последнее было вообще г. собачьим. Какие такие «личные интересы» могли быть у папы помимо того, что он пытался спасти жизни людей? Один новостной сайт сообщал о Гудуэдере следующее: «…всем известно, что он алкоголик, ввязавшийся в сомнительную борьбу за попечение, а теперь этот человек, надо полагать, еще и пустился в бега вместе с похищенным им сыном». От этих слов у Зака внутри похолодело, словно там образовался кусок льда. В той же статье дальше говорилось, что в настоящий момент местонахождение бывшей жены Гудуэдера и ее друга остается неизвестным — судя по всему, они мертвы.
В последние дни всё действовало на Зака тошнотворно, однако ложь в этой статье была особенно ядовитой. Все вранье, все до последнего слова. Да знают ли они правду? Или… им до лампочки? Или, может, они используют беды, обрушившиеся на его родителей, для своих собственных целей?
А обсуждение в Сети? Комменты были еще хуже, чем сами статьи. Сейчас Зак не мог отвечать на все эти вещи, которые анонимные комментаторы наговорили о его папе, не мог реагировать на их фальшивую спесивую праведность. Он должен был разобраться с ужасной правдой о его матери, дать отпор тому пошлому яду, который изливался в блогах, — что же до народа на форумах, то он просто ни черта не понимал.
Да и можно ли понять это? Как оплакивать того, кто, по сути, не умер? И как бояться того, чье желание быть с тобой рядом простирается в вечность?
Если бы мир узнал правду — ту правду, которую Зак видел собственными глазами, — тогда доброе имя папы было бы восстановлено, а его голос — услышан… Но, помимо этого, ничто другое все равно не изменилось бы. Его мама — и его жизнь — уже никогда не будут такими, как прежде.
Поэтому главное, чего хотел Зак, — это чтобы все как-нибудь прошло. Он хотел, чтобы случилось нечто фантастическое, после чего все опять станет правильным и нормальным. Взять, например, детство — Заку тогда было около пяти. Он хорошо помнил, как разбил зеркало и просто прикрыл его простыней, а потом с неистовой силой взмолился Богу, чтобы зеркало восстановилось, прежде чем родители обнаружат урон. Или как он страстно желал, чтобы его родители снова влюбились друг в друга. Чтобы они однажды проснулись и поняли, какую ошибку совершили.
