Всю ночь Павел пролежал на крыше, не сомкнув глаз. А когда, ближе к полуночи, ведь город завибрировал от нарастающего воя чудовищ, он едва не рехнулся от ужаса. Эти твари выли, громко и хором. Тысячи ртов исторгали из себя этот кошмарный звук, который, сливаясь воедино, казался ревом исполинского монстра, вылезшего на свет божий из каких-то немыслимых и мрачных глубин. И этот концерт ужасов продлился почти до самого рассвета. Понятное дело, что Павел не смог уснуть. Чудо, что в эту ночь он от страха не отдал богу душу.
С рассветом он продолжил свой побег. Бессонная ночь и вчерашний спринт давали о себе знать, но дикий ужас был отличным допингом. Павел бежал до тех пор, пока не очутился на трассе, и не понял, что мчится через пригород. Здесь тоже были черноглазые монстры, но в значительно меньшей концентрации. А когда на обочине Павел заметил опрокинутый скутер, у него хватило времени, чтобы поднять его и попытаться завести. Моторчик заурчал, и Павел, оседлав технику, помчался прочь от своего родного города. Куда он едет, он не знал. Что будет делать — тоже. Все, чего ему тогда хотелось, это найти тихое безопасное место, упасть на землю и хорошенько отдохнуть.
Глава 2
Вот так Павел встретил зомби-апокалипсис. Надежда его на то, что бедствие носит локальный характер, не оправдалась. Везде, куда бы его ни заносило, он видел все тех же чудовищ, и никакого намека на сохранившуюся цивилизацию. Небо не бороздили летальные аппараты, старый радиоприемник на батарейках, найденный им в одной деревне, транслировал исключительно помехи. Все говорило о том, что грянувшая катастрофа носит всеобъемлющий размах, и помощи ждать неоткуда.
Вскоре выяснилось, что озверевшие черноглазые люди являются теми самыми маловероятными зомби, в возможность существования которых он прежде не верил. Они были мертвы. Не разлагались, как обычные покойники, но претерпевали некоторые изменения, делаясь все менее похожими на людей. Убить их было невозможно, не помогали даже пресловутые выстрелы в голову. Остановить такую тварь можно было либо порубив ее на куски, либо спалив дотла. Но лучше всего было избегать их, а при нападении спасаться бегством, благо те передвигались не слишком проворно. И, разумеется, надлежало обходить большим кругом все населенные пункты, стараясь находить пропитание вдали от них.
Новая жизнь, которую вынужден был вести Павел, оказалась странной. Вся она состояла из поиска пропитания, а в перерывах он отсиживался в укромных убежищах. Иногда Павел замечал других живых людей, но предпочитал держаться от них подальше. Он им не доверял, и, как оказалось, правильно делал. Однажды судьба свела его с парочкой каких-то подозрительных типов, которые вначале вели мутные разговоры, а потом попытались его убить. Но утроенная бдительность спасла Павла, и он оказался единственным, пережившим ту встречу.
Полученный опыт окончательно убедил его в том, что лучше выживать в одиночку, чем пытаться найти какую-то компанию. Тем более что у него неплохо получалось. Он постепенно приспособился к новым реалиям. Они ему не нравились, и очень часто он задавался довольно странным вопросом, который, тем не менее, не шел у него из головы — зачем вообще нужна такая жизнь? Рассчитывать на что-то лучшее не приходилось, лучшему больше неоткуда было взяться. Привычный мир умер, с этим следовало смириться. Если же цивилизация и сумеет когда-нибудь возродиться вновь, это едва ли произойдет при его жизни. Он обречен до конца дней вести существование крысы — тайком искать еду и прятаться в норах от новых хозяев планеты. И все это в одиночестве, которое способно свести с ума даже здорового человека.
Зиму он провел в глухой деревне, пустив на дрова несколько соседских домов. Запасенной пищи ему хватило впритык, под конец он вынужден был кормиться разведенными в кипятке бульонными кубиками и сухарями. А по весне, когда сошел снег, опять отправился в мир, чтобы искать еду и прятаться. Ничего другого не оставалось. Были у Павла мысли обустроить себе надежное логово, притащить туда парочку генераторов, запасти топлива, и попытаться жить по-людски, но он сомневался, что сумеет все это провернуть. Дело было слишком трудоемким и рискованным для одиночки. К тому же, он уже влился в новый ритм жизни, и не страдал от отсутствия столь привычных прежде электронных приборов. В свободное время читал какую-нибудь подобранную в ходе мародерства книжку или журнал, а если не удавалось ничего найти, то просто лежал в темноте, вспоминая прошлое. Кроме прошлого у него ничего не осталось.
Так он и жил, постепенно дичая и все чаще ведя с самим собой долгие разговоры на разные темы, пока однажды с ним не приключилась крупная неприятность. В ходе очередной вылазки ему улыбнулась удача — он добыл целую сумку мясных консервов. Предвкушая грядущий пир, он съехал с трассы, и разбил лагерь на краю небольшой рощицы. Место было вполне безопасное — здесь не стоило ожидать появления ни мертвецов, ни живых гостей. Павел развел костерок, разогрел сразу три банки, и хорошенько отужинал, заедая тушенку сухариками и запивая пивом.
Он так и не понял, какой именно продукт таил в себе неприятный сюрприз. Едва ли это могли быть сухари, да и пиво тоже не больно-то подходило на роль виновника. Судя по всему, подвела его тушенка. Вкус у нее был обычный, ничем таким от нее не пахло, однако, сытно отужинав и отойдя ко сну, Павел пробудился среди ночи от резкой боли в животе. До утра он восемь раз прогулялся до кустов, чувствуя себя все гаже и гаже с каждой минутой. Он надеялся, что испорченная пища вскоре выйдет из него естественным путем, и дело пойдет на лад, но просчитался.
К утру ситуация только ухудшилась. Он почувствовал себя реально больным, и настолько ослаб, что во время очередного кишечного спазма не смог не только доползти до кустов, но даже снять с себя штаны. Павел с ужасом осознал, чем все это рискует закончиться, и невольно заплакал. Ему казалось, что он приспособился к новой жизни, и научился успешно обходиться без всех благ цивилизации, но, как выяснилось, это была иллюзия. Одно благо, а конкретно квалифицированная медицинская помощь, ему бы сейчас очень пригодилось. Потому что постигшая его напасть не была обычной диареей. Походило на то, что он серьезно отравился, и если срочно не принять эффективные меры, все может закончиться самым печальным образом. Но в том-то и дело, что никаких мер Павел принять не мог. Он даже не мог снять с себя штаны, и гадил прямо в них.
Он корчился на земле, содрогаясь от резкой боли, которая накатывала волнами и скручивала все кишки в тугой узел. Несмотря на то, что его нынешняя жизнь была довольно бессмысленной, Павлу решительно расхотелось с ней расставаться. Он не желал умирать. Но ничего не мог поделать. Ему оставалось надеяться лишь на то, что его молодой и сильный организм сумеет справиться с недугом.
Ближе к вечеру ему стало совсем худо, и Павел понял, что все идет к неизбежному финалу. Ни молодость, ни сила ему не помогли. Он умирал. Более того, измученный за день сильной болью, он уже перестал воспринимать надвигающуюся гибель как некую катастрофу, и решил, что раз уж это неизбежно, то пускай оно скорее случится. Все лучше, чем провести еще несколько часов в бессмысленных муках. Будь у него силы, он бы дополз до своего рюкзака, рядом с которым лежал автомат, и сам избавил бы себя от всех проблем. Но сил не осталось даже на это. Их не осталось уже ни на что.
Шум двигателя он услышал в тот момент, когда на мир начали наползать сумерки. Вначале решил, что ему мерещится, но затем зазвучали человеческие голоса. К нему приближались живые люди, поскольку зомби не владели членораздельной речью, и могли только рычать да выть. Павел не видел этих людей, он лежал к ним спиной, а повернуться не мог — не было сил.
Они подошли к нему и остановились рядом. Он услышал их разговор.
— Как думаешь, живчик или дохляк? — спросила, судя по голосу, молодая женщина.
— Да кто же их, грязных да вонючих, разберет? — ответил ей парень, которому, похоже, было слегка за двадцать.
