его жильцы, и почему дом пугает. А он пугал. Кто-то помнил убитого ударом ножа дурочка, оравшего, что в доме жизни нет. Кто-то вспоминал давние слухи о привидениях, или просто боялся. Толпа — дикий зверь, но зверь, который ничего не начнет без приказа. Ей нужен пример. Фирсон подошел к двери и потянул ручку.
— Не заперто! — крикнул он.
— Заселяемся, народ! Пусть попробуют нас выгнать, придурки! — закричал старик, и толпа снова взревела. Стоит решиться одному, и решатся все.
Ни входная дверь, ни те, что прятали за собой квартиры, не были запреты. Фирсон знал, что будет дальше. Желающих поселиться в доме куда больше, чем тех, кому хватит квартир. Он не выбирал себе жилье. Все, что угодно будет лучше, чем картонная хижина, в которой лежит его дочь. Он открыл первую же дверь, шагнул внутрь и захлопнул дверь за собой.
— Разбирай квартиры, народ! — орал старик и люди шли мимо двери Фирсон. Они будут выбирать жилье, они захотят посмотреть все до конца, найти лучшую квартиру, и тогда начнется ад. Но его там не будет, он не станет выбирать. Он запер дверь, подпер ее стулом и только тогда огляделся.
Квартира меблированная! Он прыгнул и плашмя упал на кровать. Настоящая кровать, с матрасом и простынями! Фирсон зашел в туалет. Горячая вода в кране! Унитаз с бачком! Он воспользовался им, просто из принципа. Сколько лет назад он последний раз слышал звук воды, текущей из сливного бачка?
Фирсон умылся, и одежда полетела на пол. Он приведет сюда жену и дочь, разумеется, но пока еще рано. Сейчас надо отстоять свое право на квартиру. Ад еще не начался, и пока можно насладиться тем, что есть. Фирсон шагнул под струи душа, и вода почти обварила кожу, но он не жаловался. Горячая вода последний раз касалась его тела два года назад, когда он по случаю угодил на неделю в камеру, и принял тюремный душ.
Но время блаженствовать еще не пришло, ад стремительно приближался. Фирсон заставил себя выбраться из-под струй воды. Хорошо бы постирать одежду, но это успеется. Тем более, что он еще вполне может испачкать ее кровью, уже очень скоро.
Он выбрался из душа и только теперь добрался до кухни. Холодильник работал. И прятал внутри еду и бутылки с напитками. И далеко не с лимонадом! Он отхлебнул коньяк из горлышка. Чей это дом? Тут все готово для жизни, есть чистое белье, свежие продукты, и кто-то же менял разбитые стекла! Получается, в доме кто-то живет? Он не успел обдумать ответ. За стеной раздались крики, и Фирсон понял — ад начался. Он взял кухонный нож из подставки, и встал возле двери.
Квартир в доме не так и много. Места хватит всем, если жить по две, а то и три семьи в квартире. Но кто станет делиться своей новой квартирой с какими-то нищими из трущоб? Квартир не хватит на всех. Тот, кто вошел в квартиру первым, не пустит туда других. И вопрос: «Кто тут будет жить, я или ты?» решится так, как решались все вопросы — через право силы.
— Руки убери, козлина! — завизжал женский голос, и глухой удар оборвал крик. Фирсон прислушался. Еще один удар, новый крик, и хрип, знакомый каждому в этом районе города — такой звук издает человек, вдох которого неожиданно прервал удар ножом. У одной квартиры уже определился хозяин!
Фирсон поставил стул к двери, и сидел с ножом в руке. Кто-то дергал ручку, один раз в дверь мощно ударили, явно чьим-то телом, но никто не пытался войти. Драка в коридоре шла за еще пустые квартиры, и те, кто дрался, были слишком заняты, что бы взламывать запертые двери.
Ад закончился за полчаса. Еще полчаса Фирсон сидел в тишине, ожидая повтора, но повтора не было. Он открыл дверь и вышел наружу. Полоса крови тянулась вдоль коридора к выходу, и красные отпечатки ладоней прошлись по двери Фирсона. Он знал, что если пройти по полосе, то в конце нее найдется тело. С таким кровотечением никому не выжить.
Тощий парень в рваной толстовке, хохотавший в толпе, лежал на ступеньках лестницы. Он больше не смеялся, а первые мухи уже облюбовали его лицо. На этажах выше наверняка лежит еще много тел. Кому-то придется вытащить их наружу. Но не Фирсону — его дверь сразу у входа, ему нет нужды идти по лестнице, перешагивая через мертвецов. Сегодня победители битвы за жилье будут праздновать, а завтра потащат тела к реке. Фирсону не придется никого тащить, и его дочь не увидит крови. Почти — кроме одной полосы в коридоре. Ей еще предстоит увидеть много драк и трупов, перестрелок и поножовщины, но не стоит портить этим новоселье.
Сосед выглянул из-за своей двери
— Ну что, заселился? — спросил он, игнорируя кровь на полу и своей одежде.
— Заселился! — ответил Фирсон. — Сегодня семью перевезу.
Сосед вытащил из кармана фломастер и написал на двери свое имя.
— Одолжишь мне? — спросил Фирсон, и сосед протянул фломастер ему.
Люди выходили в коридор, писали свои имена, стирали кровь с дверей. Они принимали душ, жали кнопки стиральных машин, открывали холодильники.
Никто уже не спрашивал, кто меняет в доме разбитые окна или кто его построил. И никто не спрашивал, почему в пустых квартирах полно еды и дорогой выпивки. Слабые ушли или погибли в драке за жилье. Сильные получили свои дома. И теперь места тут хватит всем! Только это и имело значение.
***
Новый Год приходит зимой, и жители трущоб жгут костры на улице, дерутся и кричат, поют и ходят в дома друг к другу. Это время, когда можно просто напиться, всем вместе, и не думать ни о чем. В этом году такой же праздник пришел летом. Дом пел и кричал. Дом пил.
Фирсон поднял бокал для шампанского и ударил им по бокалу жены. Коньяк плеснулся внутри.
— С новосельем! — он счастливо засмеялся. Икра, коньяк, мясо! Настоящее мясо, которое было раньше коровой, а не голубем. Его дочь спала так крепко, что он не боялся разбудить ее и услышать кашель. Конечно, новый дом не вылечит ее, но после горячей воды, в тепле, на мягком матрасе, она спокойно спала, первый раз за много дней.
— Соседи! — кто-то постучал дверь. Фирсон открыл, и почти не боялся получить удар ножом. Сосед сменил фломастер на бокал. Он пошатывался, его язык заплетался и не мог выговорить хитрое слов:
— С нововсельем! — заорал он в лицо Фирсону, и тот
