— Остуди свои ботинки, Дом. Двинем туда. — Хатч указал в том направлении, куда они пробирались.
— Ты будешь есть горячую фасоль с колбасой на берегу реки. Там сейчас квартет шведских красоток натягивает палатку и разводит костер. Так что расслабься.
Фил рассмеялся. Люк тоже улыбнулся. Дом неохотно присоединился к ним, но через уже несколько секунд искренне хохотал. Смеялись все. Над самими собой, над своими страхами, над тем существом на дереве. Смех помог им отстраниться от всего этого, он был им необходим.
Реку они так и не нашли, а аппетитная мечта о шведских девушках и горячей фасоли с колбасой померкла, как сентябрьский свет, а потом и вовсе исчезла вместе с надеждой выйти из леса в тот же день.
Пока трое из них молча сидели на корточках — Люк в стороне от Дома и Фила, поедавших энергетические батончики — Хатч снова изучал карту, наверное, уже в пятый раз за последний час. Он прочертил грязным пальцем намеченный короткий путь между тропой Сорстубба, с которой они сошли в полдень, и тропой у реки. Снова сглотнул паническую дрожь, появившуюся в горле с наступлением сумерек.
Еще утром он мог точно показать на карте, где они находятся, был ли это городок Галливаре или округ Норрботтен. Но к концу дня, когда проглядывающее сквозь верхушки деревьев небо начало темнеть, он уже не был уверен, в какой они сейчас точке леса. Он не ожидал ни такого количества оврагов, ни непроходимых зарослей, когда выбирал этот маршрут.
Ерунда какая-то. Они даже приблизительно не следовали выбранному курсу. Чувство, что они движутся в верном направлении, покинуло его уже более двух часов назад. Их вел лес. Нужно было идти на юго-запад, но когда они углубились лес на четыре километра, их словно стало тянуть на запад, а иногда даже снова на север. Они могли продвигаться лишь через редкие заросли, и там, где между древних деревьев был проход, поэтому долгое время шли в неверном направлении. Он должен был это учесть. Вот, дерьмо.
Хатч оглянулся через плечо на остальных. Может быть, пора принять новое решение: вернуться туда, откуда они пришли. Но если он даже и найдет дорогу назад, к тому времени, как они вернутся туда, где были в полдень, будет уже темно. А значит, им снова придется проходить мимо того дерева, с висящим животным. Он чувствовал, что эта идея не понравится Дому и Филу. Люку то все равно. Хотя, лес, похоже, тоже его нервировал, судя по тому, что тот уже начал разговаривать сам с собой. И с тех пор, как они углубились в лес, он непрерывно курил. Тоже плохой знак.
Физические нагрузки, хотя бы, отвлекали от спекуляций насчет того, как тот труп оказался на дереве. Хатч никогда не видел ничего подобного. За все двадцать лет занятий туризмом. Люка это тоже привело в замешательство. Похоже, его друг все еще мучается разгадкой этой тайны. Они думали об одном и том же: кто смог так уделать такое крупное животное? В голове Хатча мелькали образы медведей, рысей, росомах, волков. Все они не подходят, но это был кто-то из них. Наверное. А может даже и человек. Эта мысль тревожила еще больше, чем мысль о звере, устроившем подобную бойню. Но кто бы не нанес такие повреждения телу, он был где-то рядом.
— Подъем, мужики.
Люк бросил окурок и поднялся на ноги.
— Идите к черту, — сказал Дом.
— Вот-вот, — добавил Фил.
Дом поднял глаза на Хатча. У уголков рта на его грязном лице прорезались глубокие морщины, в глазах читалось страдание. — Мне нужны носилки, Хатч. У меня нога не сгибается. Я не шучу. Она совершенно онемела.
— Уже близко, дружище, — сказал Хатч. — Река должна быть где-то рядом.
В четырех километрах к востоку от того существа на дереве они нашли дом.
Но до этого они четыре километра пробирались через плющ, крапиву, сломанные ветки, океаны мокрых листьев и непролазный колючий кустарник. Как и везде, привычная череда времен года была нарушена. На смену самому дождливому в истории Швеции лету пришла поздняя осень. И могучий лес только начинал яростно сбрасывать с себя отмершие части. Как все уже отметили, темно было, хоть глаз выколи. Солнечный свет едва проникал сквозь густой полог листвы. И у Хатча только усиливалось чувство, что лес сжимается вокруг них. В поисках света и открытого пространства они лишь сильнее отклонялись от намеченного курса.
Всю вторую половину дня и до раннего вечера, когда из-за усталости они могли лишь брести и ругаться на хлеставшие и царапавшие их ветки, лес стал таким густым, что двигаться в каком-то одном направлении можно было не больше нескольких шагов. Они мотались взад-вперед, обходя более крупные препятствия, вроде гигантских доисторических стволов, рухнувших много лет назад и покрытых скользким лишайником. Ходили зигзагами, уклоняясь от бесчисленных колючих веток, торчащих из земли корней, и терновых кустарников, заполнявших все пространство между деревьями. Верхние ветви деревьев усиливали их страдания, направляя на них бесконечные потоки холодной дождевой воды.
Но около семи часов вечера они наткнулись на то, что уже не ожидали увидеть. На тропу. Она была узкой, но достаточно широкой для того, чтобы двигаться гуськом, не шатаясь и не цепляясь спальником или рюкзаком за ветки.
К этому моменту Хатч понимал, что всем уже безразлично, куда ведет тропа, и они пойдут по ней даже на север, лишь из-за одной возможности идти наконец прямо. Даже если эта тропа вела на восток или еще дальше на запад, а не на юг, лес впервые нарушил монотонность их путешествия. Позднее Хатч смог бы точно разобраться, где они находятся, выбрать южное направление и попытаться компенсировать отклонение от курса, до сих пор навязываемое лесом.
Кто-то был здесь до них, и эта тропа наводила на мысль, что этот кто-то шел по ней туда, куда стоило идти. Подальше из этой темной, душащей глуши.
Тропа привела к дому.
Их рюкзаки промокли насквозь. Вода ручьями стекала с курток, пропитывая брюки. Джинсы Фила намокли и почернели. Еще в Курине Хатч сказал ему не надевать джинсы на случай дождя. С манжет рукавов на исцарапанные, покрасневшие руки стекала дождевая вода. И нельзя было сказать, она ли это, накопившись, просочилась в их толстовки и белье, одетые под куртками «Гортэкс», или это взмокли от пота их разгоряченные тела. Все были грязные, промокшие, измотанные, и ни у кого не хватало наглости спросить Хатча, где в лесу можно разбить палатку. Но эта мысль была у всех на уме, и он знал это. По обоим сторонам тропы был подлесок, высотой по пояс. Страх у Хатча уже начал сменяться паникой, вызвав в животе неприятное, знакомое с детства ощущение. Его пронзило осознание того факта, что он совершил какую-то страшную ошибку, подвергающую опасности жизни трех его друзей. И тут они наткнулись на дом.
