— Ну ты даешь, — сказала Лиза, поддерживая мои волосы, пока я откашливалась. — Что на тебя нашло? Какого черта ты пошла с этим уродом?
— С каким уродом? — В голове царил полнейший хаос, воспоминания кружились, сплетаясь в один огромный клубок, не давая ни на чем толком сосредоточиться. Черт, сколько же я выпила?
— Э, подруга, да ты в стельку, вроде и пила немного. Он тебе ничего запретного не предлагал?
Я морщусь, наконец припоминая высокого брюнета, его лицо постоянно остается в тени, словно он прятал его от меня. Это походит на кинофильм, пленка которого пострадала от времени, только рваные выцветшие кадры, без звука и лишенные всякого смысла. Почему именно сегодня спиртное решило сбить меня с ног. Каких-то три коктейля и я уже валяюсь в грязи с ужасающей болью в висках. Полная амнезия не так уж и плохо в такой ситуации.
— Как же мне плохо…
— Господи, да ты поранилась, — воскликнула Инна, касаясь моей шеи.
— Наверное, когда падала. Ты нас напугала, подруга. Мы пошли за тобой и видим, как тебя к дереву прижимает этот ублюдок. Он пытался тебя изнасиловать?
— Это было страшно. Тебя словно к электровольтным проводам подключили, ты вся так тряслась под ним.
— Не помню, — простонала я, чувствуя, как ломит каждый сустав, каждую косточку. Видимо, падение не прошло для меня бесследно. На шее осталась глубокая царапина, которая до сих пор кровоточила. На пальцах отпечатались ярко-красные пятна, выглядевшие так фальшиво, что совсем не походили на кровь. Мою кровь. — Голова раскалывается на части.
— Нечего было столько пить.
— Я не пила.
— Ну конечно, нормальный человек не пошел бы с первым встречным лизаться под деревом, — проворчала подруга, вместе с Инной помогая мне подняться.
Боль врезалась в мое тело с мощью многотонного грузовика. Я пошатнулась, полностью опершись на девчонок. В глазах потемнело, и мне с трудом удалось остаться в сознании. Это похмелье оказалось худшим из всех.
— Потащили ее в машину.
— Мне нельзя домой в таком виде. — Мысли путались, но я точно знала, что мама сотрет меня в порошок, увидев дочь в невменяемом состоянии. — Я еще хочу жить.
— Нужно было раньше думать, прежде чем уходить из клуба. Да что на тебя нашло вдруг?
— Не знаю, полное помешательство. Помню, что поднялась наверх, а он меня ждал у входа, а дальше только какими-то урывками. Мне что-то подмешали в коктейль.
— Водки тебе туда подмешали.
Лиза устроилась рядом со мной на заднем сидении, открывая свою сумочку и пытаясь привести меня в порядок. Инна села за руль, пристегиваясь и заводя мотор. Как только машина тронулась с места, к горлу подступила тошнота, сделав мою жизнь еще отвратительнее.
— Помедленнее, — жалобно попросила я, прикрывая рот рукой, словно это могло чем-то помочь. — Не хочу испортить твою обивку.
— Даже не думаю, — пригрозила мне Инна, но все же сбросила скорость.
— Тебе просто повезло, что мы у тебя есть. — Лиза промокнула салфеткой мою рану на шее, стирая уже запекшуюся кровь. — Мы прибежали как раз вовремя. Не знаю, что бы он с тобой сделал. Мы начали кричать как сумасшедшие и он убежал.
— Причем очень быстро, — добавила девушка.
— Ой, да прекрати, ну спринтер парень. Так спешил, что даже не представился. Мы толком и его лица не разглядели. Ну и натворила ты дел. Давай попробую макияж подправить.
Я тут же подставила свое лицо, слушая Лизу в пол уха, сосредоточенная больше на том, чтобы удержать все съеденное за вечер в своем желудке. Тошнота накатывала волнами, то усиливаясь, то пропадая совсем, давая мне надежду, что миг избавления близок. Машина подскакивала на ухабах, возвращая ноющую боль в теле. Кости, словно стали хрустальными, их звон нарастал, становясь адской симфонией. Казалось, кожа вскоре начнет трескаться от усиливающейся вибрации.
— Давай отряхнем платье. — Машина остановилась возле моего подъезда, и я с большим трудом выбралась наружу, наконец вздохнув свежий воздух в свои сжавшиеся легкие.
Тошнота стала отступать, отдав главенствующие позиции головной боли. Меня до сих пор слегка покачивало, но я больше не чувствовала себя пьяной, наоборот, слишком трезвой. В висках стучали надоедливые молоточки, усиливающие свой ритм при каждом моем движении.
— Так, вроде лучше. Но ты родителям не показывайся, — посоветовала Лизаветта, одергивая мое платье. — Тебя проводить до двери?
— Сама дойду. Боже, скорее бы оказаться к кровати.
— Проспишься и полегчает. К вечеру позвони.
03.49
Я смотрю на три крошечные белые таблетки на своей руке — верное средство от похмелья. Вода кажется целебным эликсиром, медленно возвращающим жизнь моему сломанному телу. Лекарство должно подействовать примерно через полчаса.
Родители даже не проснулись, когда я, пошатываясь, ввалилась в квартиру. Что ж, тем лучше. Мне осталось только добраться до мягкой кровати и поскорее заснуть, таким образом, обманув головную боль. Не нужно быть гением, чтобы понять, что вся завтрашняя суббота уйдет на болезненное восстановление. Стоило вновь возродить табу на выпивку и вернуться во времена сухого закона. Кто знает, что подмешивают в коктейли в этих третьесортных клубах.
Подушка кажется жесткой, словно я все еще лежу на твердой земле возле клуба. Мне даже кажется, что вещи пропитались запахом сырости, но душ становится чрезмерной роскошью. Тело расслабляется и на минуту приходит облегчение, но назойливая дрожь возвращается вновь, заставляя меня застонать.
04.20
Часы на тумбочке отсчитывают минуты, а я все ворочаюсь в кровати, только усиливая свою агонию. Литровая бутылка воды в изголовье практически пуста, но жажда так и не покидает меня, высушивая горло как безжалостное солнце пустыни. Ко всему этому прибавляется еще и боль в шее. Видимо, я поранилась гораздо сильнее, чем считала, а алкоголь на время притупил ощущения. Позвонки одеревенели, не позволяя повернуть голову в сторону.
Я теряла контроль над своим телом, оно становилось чужим, зажатым, как у статуи. Все сложнее было повернуться или просто поднять руку. Все равно, тем более, что движение не приносило облегчения. Мне хотелось просто заснуть, поэтому я старалась не двигаться, отвлечься на что-то за пределами этой оболочки.
04.34
Таблетки не действовали, рождая ложное желание выпить еще, да хоть целую упаковку, лишь бы забыться на время. Вместо этого я представила, что боль — это огромная анаконда с ядовито-кислотной кожей, которая обвивает меня с ног до головы. Там, где она касалась тела, рождалось невыносимое жжение, когда яд медленно проникал до самой кости. Ее кольца стягивались все туже, обездвиживая меня, делая беспомощной. Раздвоенный язык щекотал висок, вызывая мучительную вибрацию.
