Помещение было недостаточно большим, чтобы выполнять все функции подвала. Если не учитывать несколько коробок, сваленных в кучу у стены, это была пустая комната с грязным бетонным полом и одиноко висящей сорокаваттной лампочкой. Возле одной из стен был старинный металлический стол-«танкер» с компьютером для учета складских запасов, двухсекционный шкафчик-комод, на котором удобно делать всяческие записи от руки, и пара складных стульев. Водонагреватель. Электрощиток с предохранителями. Два маленьких окна, выглядывающих на аллею. Самое главное, здесь можно было покурить в холодные зимние месяцы. Я придвинул складной стул к столу, закурил и принялся разматывать шпагат, чтобы взять с верхней части аккуратно упакованного свертка
Письмо.
Я, как и советовал Генри, решил сначала прочитать письмо. В кармане брюк я нашел цепочку ножа, какие обычно используются в швейцарской армии (7 долларов, 20 центов плюс налог — дешевле в Датчесс Каунти вам не найти, гарантирую) и, с характерным треском, открыл конверт. Внутри был единожды сложенный лист ослепительно белой бумаги со списком имен и обращением, напечатанными с одной стороны.
На другой было написано от руки:
«Существует ряд условий, с которыми Вам необходимо согласиться прежде, чем открыть сверток:
Первое. Это не подарок — это на время. Полагаю, когда я попрошу, Вы мне его вернете. Если согласны, мне необходимы твердые заверения, что хранить его Вы будете как нечто уникальное, и изучите со всей тщательностью и восхищением, которого достойна эта драгоценнейшая из вещей.
Второе. Содержимое свертка крайне деликатного свойства. Вынужден просить не делиться и не обсуждать его с кем-либо еще, кроме меня и тех одиннадцати, перечисленных на оборотной стороне данного письма, людей, пока не получите особого разрешения рассказать об этом постороннему человеку.
Третье. Эта вещь дается Вам в надежде, что Вы напишете что-либо на ее основе, лично меня устроит, если это будет солидный объемный труд. По времени ограничений не будет. При достижении устраивающего нас результата, Вы будете достойно вознаграждены.
Если Вы не можете принять хотя бы одно из перечисленных условий, остановитесь и подождите, пока мы не встретимся вновь. Если же Вы со всем согласны, то прошу продолжать.
Полагаю, в Ваших интересах было бы сделать последнее.
— Г . »
Да ладно, все в задницу… Я не видел ни одной причины, по которой не смог бы открыть его прямо сейчас.
Разорвав бумагу, я обнаружил пачку писем, туго стянутых красным резиновым жгутом, а также десять тетрадей в кожаном переплете. Я открыл верхнюю. И в тот же миг локон светлых волос упал на стол. Я взял его, рассмотрел и, перебирая между пальцами, случайно вычитал один фрагмент со страниц, между которых он был зажат:
…желать, что бы я смог, но исчезла с этой Земли, и теперь любовь не живет здесь. Ее забрали у меня, и, вместе с ней, все надежды…
Я прочитал всю тетрадь и был ошеломлен. Где-то наверху женщина перечисляла названия округов. Страница за страницей — каждый дюйм заполнен плотными компактными буквами. Датами, вроде 6 ноября 1835, 3 июня 1841. Со списками и рисунками. С именами вроде Спид, Бэрри и Салем. И словом, появлявшимся снова и снова:
Вампир.
В других тетрадях — то же самое. Менялись только даты и манера письма. Я просмотрел их все.
«… на что я сразу обратил внимание — на мужчин и детей, которых продали, словно… предусмотрительно, так как знали, что Балтимор кишит… и такой проступок я простить не мог. Я был вынужден понизить… »
Две вещи были очевидны: все это было написано одним и тем же человеком, и все это было очень, очень давно. Первое время я не имел понятия, о чем именно идет речь, а также, чего хотел добиться Генри, когда отдал мне это. И тогда я наткнулся на первую страницу первой тетради, на семь безумных слов: «Журнал Авраама Линкольна, история всей его жизни». Я захохотал.
Это все объясняет. Я был сражен. Я был сражен, словно ударом в зубы. Не оттого, что держал в руках журнал самого Великого Освободителя, а потому что я, как выяснилось, совершенно не разбираюсь в людях. Я считал, что молчаливость Генри вызвана его страстью к одиночеству. Я считал, его интерес к истории моей жизни был столь скоротечен из-за того, что он куда-то торопится. Но теперь все встало на места. Чувак сумасшедший. Либо он здорово меня разводит. Втягивает в игру — того рода, что обожают богатенькие парни с кучей свободного времени. Но, с другой стороны, это не могло быть разводом, не так ли? Кому нужно столько возиться из-за прикола? Или может — может это роман Генри, который он сам забросил? Тщательно упакованный литературный проект? Теперь я почувствовал тревогу. Да. Да, конечно, именно так и обстоит дело. Я снова просмотрел тетради, пытаясь найти хоть какой, самый незначительный намек на двадцать первый век. Самый незначительный анахронизм. Я ничего не мог обнаружить — по крайней мере, с первого взгляда. И опять же, кое-что не давало мне покоя: если это литературная забава, для чего одиннадцать имен и обращение? Зачем Генри просил меня написать что-нибудь на основе этих тетрадей, вместо того, чтобы попросить просто переписать их набело? Стрелка вернулась к позиции «Сумасшедший». Возможно ли это? Действительно ли он верил, что эти десять небольших тетрадей были — нет, невозможно, чтобы он верил в это — истинными?
Меня распирало от желания рассказать обо всем жене. Распирало от желания поделиться этим уникальным случаем помешательства. В длинном ряду городских сумасшедших этот парень сделал всех. Я стоял, разглядывая тетради и письма, случайно наступил и раздавил сигарету, повернулся, и…
Что- то было в шести дюймах от меня.
Я отскочил назад и зацепился о складной стул, упал, ударился затылком об угол старого металлического стола-«танкера». Мое зрение потеряло фокус. Я уже чувствовал тепло стекающей по волосам крови. Кто-то склонился надо мной. Его глаза были словно пара шариков из черного мрамора. Под полупрозрачной кожей пульсировала сеть голубых вен. А его рот — рот едва вмещал влажные сверкающие клыки.
Это был Генри.
— Я не хочу причинять тебе боль, — сказал он. — Мне просто нужно, чтоб ты понял.
Он поднял меня за воротник. Я чувствовал, как кровь стекает сзади по шее.
Я потерял сознание.
Всего вам хорошего. Увидимся позже.
IIIЯ получил указание не вдаваться в подробности того, куда той ночью брал меня Генри и что он мне показывал. Достаточно сказать, что физически я был полностью вымотан. Не от ужасных вещей, свидетелем которых мне случилось быть, но от осознания вины, что, волей-неволей, пришлось находиться рядом с этими существами.
