Темная фигура пошевелилась. Зеленые плети, обвивавшие ее руки, задрожав, опали.
— Мама!
Боже мой, он говорит! Мандрагоры не говорят! Вроде…
Фей приникла к нему, слепо шарила по его плечам, груди.
— Он зовет меня! Зовет меня!
Потом она оттолкнула его и бросилась вперед, к калитке. Он успел ухватить ее подмышки и оттого никак не мог перехватить карабин.
— Мама!
Она обернулась, тянулась к его лицу скрюченными пальцами, пыталась достать глаза.
— Мама!
Там никого не может быть. Он это точно знал. Никого. Они стали пищей для вьюнка, перегноем, порождающим мандрагоры.
Но ведь мандрагоры никогда не разговаривали!
Имитировали жесты, походку, вернее, нет, не имитировали, заставляли людей самих приписывать родные черты грубому человеческому подобию. Впрочем… если так… почему бы им не заставлять людей не только видеть, но и слышать?
В самом деле, почему?
Он ударил ее коленом в живот, она скрючилась и тогда он ударил ее еще раз, так, что она перестала, наконец, хватать его за руки, отлетела на несколько шагов, упала на песок, замерла. Не дожидаясь, пока она вновь попытается выцарапать ему глаза, он схватил карабин и ударил разрывной пулей в темную фигуру, которая уже освободилась от зеленых побегов и теперь шагала, шагала, шагала к нему.
В небо выбросился трепещущий зеленый столб спор.
Выбросился и повис, вращаясь в лунном свете.
Он отпрыгнул, успев в падении отшвырнуть Фей еще дальше, навалившись на нее, она дрожала так, что его руки, удерживающие ее, ходили ходуном.
Споры на миг зависли в воздухе и опали. Сколько там они живут? Краткий миг? Им нужно внедряться сразу…
Он переждал еще немного, потом встал на колени. Подал ей руку.
Она все еще всхлипывала.
— Мальчик мой…
Горло у него болело. Саднили царапины, оставленные ее ногтями.
— Мандрагор, — хрипло сказал он.
— Но он же… разговаривал!
— Просто запах, — вздохнул он, — просто запах. Пойдем.
Они поднялись, поддерживая друг друга, и побрели прочь, оставляя позади одну на двоих цепочку темных следов. Нельзя думать, думал он. Они уже нападают на хутора… мой мальчик… Нет, не надо думать. Они это чувствуют. Не надо горевать. Но если я думаю, что не надо думать, значит, я думаю… так и так погибель. Мой мальчик… девочка моя… Надо было пойти туда к ним… У нас нет воды. Мы все равно погибнем… мы не доживем до заката… Правда, если выйдем к берегу, можно поставить ловушки. Можно попробовать дойти к тому хутору — у Косой скалы. Там как раз эта Марика. Зачем она теперь? Да и есть ли он — тот хутор? Раньше они охотились за городами. Теперь — за одиночками…
…Над такыром вновь поднималось марево, призраки вставали в зыбком свете раскаленного утра. Или это у него мутилось в глазах?
Фей семенила за ним, механически переставляя ноги. За ночь она совсем поседела.
— Куда мы идем? — пробормотала она.
Вытолкнул сквозь спекшиеся губы:
— Никуда.
Они охотятся на нас, думал он. Раньше каждый отдельный человек для них ничего не значил. Только сообщество. Только биомасса. Теперь они ползут на любой запах жизни. Органика. Влага. Кальций. Значит, больших городов больше не осталось, думал он. Нигде.
Море вставало у горизонта, точно синяя стена. В левом углу глаза он увидело вздымающиеся бурые скалы. Кивнул.
— Там…
Сморщив губы, Фей всматривалась в глинобитные стены прилепившегося к скалам крохотного поселения. Фотоэлементы развернули над ним огромные черные лепестки.
— Там кто-то есть?
Он остановил ее рукой.
— Погоди…
В бинокль было видно, что стебель гигантского цветка и впрямь зеленый. Вьюнок оплел его.
— Уже никого.
Она жалобно, порывисто вздохнула, обхватив руками плечи. Все еще не осознала до конца, подумал он. Не то, чтобы совсем не понимает, а так… Мандрагоры чуют запах мысли, эмоциональный всплеск, гормональную бурю… Что ж, мы научились меньше чувствовать. Поколение за поколением….
Не плачь, дитятко,
Не плачь, милое,
Мандрагор придет,
За собой уведет…
Все дело в этих солнечных вспышках, они порождают новые формы. Мандрагоры меняются. И изменяют нас.
Он вытащил из вещмешка легкие складные опоры и установил их, расправив сверху защитное полотнище. Теперь больше некому такие делать, подумал он.
— Посиди здесь.
— А… ты?
Он покосился на солнце. Оно уже начинало клониться к закату — скоро потянет с такыра холодным ветром, воздух над кромкой воды загустеет полосой тумана…
— Поставлю росяные ловушки, — пояснил он.
— Я с тобой! — тут же сказала она.
Он поглядел на ее глаза, обведенные темными кругами, на спекшиеся губы. Она уже не молода, Фей.
— Не нужно. Посиди тут. Ты же знаешь, одному безопасней.
— Ты так думаешь? — горько спросила она.
Он пожал плечами и, загребая ногами, спустился с каменной осыпи. У побережья кипел прибой.
Шел отлив.
Нужно будет успеть убрать ловушки до того, как их захлестнет приливом, подумал он, следуя вдоль береговой линии и закапывая в песок пластиковые конусы, затянутые сверху полупроницаемой мембраной. Повернулся, оглядывая свою работу — раструбы ловушек торчали из мокрого песка, как диковинные прозрачные цветы, — и вновь побрел к скалам, теперь, ближе к закату, окрашенным в цвета крови и ржавчины.
Ночью надо будет вернуться, собрать их, подумал он, а на рассвете поставить опять.
Полотнище тента переливалась волнами на ветру, но Фей под ним не было.
Он машинально схватил висящий на груди карабин и вновь выпустил так, что тот ударил его по ребрам.
— Фей!
В скалах следов не найдешь.
Красный свет лился с неба, в глазах плескались черные точки.
— Фей!
Откуда-то сверху в лощину между камнями посыпалась струйка песка.
Он вновь подхватил карабин и, держа его наперевес, осторожно ступил на камень, потом на следующий, предварительно покачав его ногой. Камень держался прочно.
Оказавшись на гребне, он увидел облитый зноем женский силуэт — воздух колебался вокруг него и оттого казалось, что фигура обведена дрожащим контуром.
— Фей! — он так и не выпустил из рук карабин.
Она обернулась, увидев его, поднесла палец к растрескавшимся губам.
— Ты — что? — вытолкнул он пересохшим горлом.
— Тсс!
— Ты что? — повторил он шепотом.
Сошла с ума? Или…
Она была все в том же выгоревшем платье, а мандрагор в одежде не нуждается. Понятное дело. Но показать одежду он может… И черты лица…
Это все запах…
