Я уже совсем раздел его. Бросил к окну узкие трусики. Они упали в темноту неслышно, как падает муха в центр паутины.
Его здоровенный член торчал набрякшей лиловой головкой. Мальчишка дрожал от нетерпения. Зомби не бывают искренними.
— Ты читал Библию.
Я не спрашивал, но мальчишка ответил. Хриплым голосом, через который я слышал бульканье варева:
— Да… Да…
— Ты знаешь, что мужеложство — грех?
— Да… Да…
— И ты хочешь меня?
— Да… — булькнуло внутри его.
Я провел руками по его гладкому телу. По спине, упругой заднице. Сжал её. Он затрепетал, ухватился за свой член и стал яростно онанировать.
— Но ты слишком грязный. Немытый парнишка…
Он ничего не ответил, только кивал как заведенный.
— Тебя нужно вымыть. И наказать.
Я схватил его за плечи, развернул к себе спиной, толкнул к стене. Мальчишка дернулся и замер, только его правая рука лихорадочно копошилась в паху.
Не торопясь, я вынул из брюк ремень, свернул его на ладони. Несколько раз для пробы стеганул воздух.
Зомби. Лживые зомби.
Я ударил его по спине. По заду. И ещё. И ещё!!! — В ванну… — Я стегал его по ягодицам, гоня к ванной. Парнишка, не переставая, дёргал свой член.
Когда молоток опустился ему на затылок, он кончил.
Я заказал две новые куклы. Такие красивые, с фарфоровыми лицами, с белоснежными зубками. Композиция. Взрослая кукла положила себе на колени куклу-мальчика и шлёпает его по заду. Рядом, у ног, должен был стоять чёрный квадратик чемоданчика.
Жаль, что их доставили не вовремя.
Всему когда-нибудь приходит конец. Золотое солнце садится в тучи. Золотистая матка когда-нибудь покидает улей, чтобы основать новую колонию. Всегда что-то кончается.
Власти накрыли мою квартиру. Я сидел на чердаке дома напротив и смотрел, как люди в бронежилетах и пятнистых робах выбивают двери. Как они черными раскоряченными пауками спускаются на тонких паутинках по стенам. Замирают на миг, а потом толкаются ногами и влетают в окна, путаются в плотных портьерах.
Вокруг мечутся соседи, журналисты, просто зеваки. Они вбегают в подъезд, выбегают из него. Так личинки поедают трупик крысы на ускоренной съемке. Суета, мертвое тело вспарывается сотнями маленьких существ. Несколько мгновений. И в конечном итоге остается только чистый скелетик, хрупкие косточки, стиральная доска позвонков.
Они никого не нашли. Потом долго выносили что-то в черных целлофановых мешках. А затем вытащили и кукол. Погрузили в большую черную машину. В бинокль я видел, как мальчишка в котелке прижался фарфоровым личиком к стеклу. Что с ними теперь будет?
Я отошел от запыленного окошка и плюхнулся на лежанку.
Не хватило одного дня. Жаль. Новые куклы должны были прийти завтра.
Конечно, глупо сожалеть о куклах, когда исчезло всё. Глупо, но мне почему-то так хотелось увидеть их. Новые. Свежие.
Теперь придётся начинать всё сначала.
Я поджал колени под себя и укрылся одеялом.
Зомби. Твари забеспокоились. Значит, я смог. Я действительно смог напугать их. Даже смешно. Как они надеялись на свою власть! Кучка зомби. Просто кучка зомби.
Кукол привезли к вечеру. Я узнал эту машину, красный фургончик с намалёванным на борту Арлекином. Водитель хлопнул дверью, вытащил большую коробку, перевитую лентами. Отсюда, через грязное стекло, коробка показалась мне огромной, а ленты невыносимо яркими, красными.
Я едва не вывалился. Это они! Это куклы! Мои куклы! От волнения у меня брызнули слезы. Отбросив бинокль, я кинулся искать куртку. Потом уже, у выхода, я сообразил, что на мне нет брюк. Метнулся было назад, но времени совсем не было. Посыльный удивленно рассматривал наскоро приваленную к косяку дверь, всю оклеенную лентами с надписью «Проход запрещён». Он пытался что-то разглядеть в щёлочку. Нерешительно потоптался на пороге.
Я выскочил на улицу, осенний ветер нагло пробежался по голым ногам. Волосы на теле встали дыбом. Наверное, я нелепо смотрелся в куртке, высоких ботинках и без брюк. Хорошо, что вечер и почти никого нет на улице.
Посыльный нерешительно топтался у своей машины. Что-то там случилось с замком, и он ковырял в двери ключом, держа коробку с лентами одной рукой. Очень неосторожно. Ленты трепало ветром.
— Простите, это вы должны были доставить куклу?— Вопрос был идиотский.
— Что?! — Парень резко повернулся, выронил ключи и выставил коробку перед собой, словно оружие.
— Куклы. Вы доставляете куклы. Это вы должны были привезти мне куклы. Две. Одна шлепает другую. Мальчик и мужчина… вы должны были доставить куклы, — я подходил к нему все ближе. Коробка в лентах туманила сознание.— Куклы.
— Да, да, — парень резко толкнул коробку вперед, и она ударила мне в грудь. — Да-да, конечно. Это ваше… Конечно, ваше…
Он испуганно смотрел куда-то вниз.
— Вот только вы должны расписаться, и всё… И всё…
— Где? Где расписаться? — Я почти кричал, прижимая заветную коробку к груди. — Где? Дайте мне… Я распишусь! Где?!
Парень сделал движение, будто собирался упасть на колени, потом выпрямился. Показал куда-то вниз.
— Ключи, — промямлил он. — Ключи упали.
Я посмотрел на грязный асфальт и сообразил, почему он не смог их поднять. Он побоялся. У меня была эрекция, а ключи лежали прямо под ногами.
— Извините, — пробормотал я, отодвигаясь и натягивая куртку пониже. Холодная кожа неприятно касалась обнажённого тела. — Извините…
Не сводя с меня глаз, посыльный медленно присел, нащупал ключи и начал открывать машину. Парень сильно нервничал и потому никак не мог попасть в замок.
— Плохо открывается.
— Я могу помочь?
— Нет. — Ключ неожиданно дернулся и попал в отверстие замка. — Всё, уже всё.
Негромко чавкнула дверь. Парень заскочил внутрь и оттуда подал мне бланк. Я что-то чиркнул на нём дешёвой ручкой с синими полосками и вернул обратно. Повернувшись спиной, чтобы уйти, я услышал:
— А деньги…
У парня были огромные от ужаса глаза, но терять работу он не собирался.
— Деньги? Ах да… — Первое возбуждение прошло, и теперь мне становилось всё холоднее. Сунув руку в карман, я достал припасённую заранее пачку купюр и протянул ему.— Тут должно хватить…
Они стояли посреди загаженного голубями и людьми чердака, как свежие цветы на могиле. Такие яркие, будто излучающие свет, чистые. Свешивающаяся с потолка, поросшая паутиной верёвка на пару со сквозняком водила хороводы вокруг них.
И эта белая улыбка, эта воздетая для шлепка рука…
Мне пришлось уйти и с чердака. На память властям я оставил эту парочку, стоящую посреди грязи. Расставаться с ними было тяжело, почти больно. Но я ушёл.
