уже стоял на большом круговерхом камне, подточенном снизу волнами, над входом в тюленью пещеру, где вода была необычайно глубока. Здесь Эрик находился в относительной безопасности, поскольку валун, формой напоминавший ложку, успешно отражал удары волн, и, хотя внизу все бурлило, словно в кипящем котле, сверху было практически спокойно. К тому же скала приглушала рев шторма, и Эрик мог не только всматриваться, но и вслушиваться. И вот, когда он стоял начеку, держа в руке моток веревки, приготовленной для броска, ему вдруг почудилось, что снизу, помимо гула водоворота, донесся слабый, полный отчаяния крик. В ответ Эрик издал громкий возглас, прорезавший ночную тьму, а затем, дождавшись очередной вспышки молнии, кинул один конец веревки во мрак, туда, где посреди вихрившейся пены только что на миг показалось лицо человека. Веревка натянулась, и он, догадавшись, что ее поймали, вновь закричал во всю мощь своих легких:
– Обвяжись ею вокруг пояса, и я тебя вытащу!
Затем, рассудив, что его призыв услышан, Эрик вместе с веревкой переместился по валуну к дальней стене пещеры, у которой вода, протекавшая внизу, была менее бурной, встал понадежнее и приготовился вытаскивать тонущего на край своего каменного пьедестала. Он принялся тянуть и вскоре, выбрав значительную часть веревки, понял, что человек, которого он спасает, вероятно, находится уже совсем близко к верхушке камня. С мгновение Эрик помедлил, чтобы собраться с силами, и сделал глубокий вдох для последнего рывка. Он уже склонился к выступавшему краю валуна, когда новая вспышка молнии выхватила из темноты лица обоих мужчин – спасателя и спасаемого.
Эрик Сансон и Абель Бегенна оказались друг против друга – и никто, кроме них самих и Господа Бога, не знал об этой встрече.
Все чувства разом всколыхнулись в душе Эрика. Его надежды были разбиты, в его взгляде зажглась ненависть Каина. Он успел заметить на лице Абеля радость оттого, что именно Эрику, его ближайшему другу, довелось прийти к нему на помощь; эта радость лишь подогрела злобу Эрика, и, охваченный ею, он отступил назад и позволил веревке выскользнуть из его рук. Вспышка ненависти сменилась приливом раскаяния, но было уже поздно.
Не успел он опомниться, как Абель, путаясь в веревке, которая должна была спасти его, с воплем отчаяния опять погрузился в жадные темные морские воды.
Ощущая на себе Каинову печать и словно обезумев, Эрик ринулся назад; он карабкался вверх по камням, не думая об опасности и мечтая только об одном – вновь очутиться среди людей, чьи голоса могли бы заглушить тот последний крик, что, казалось, еще продолжал звенеть у него в ушах. Когда он достиг вершины Флагштока, его обступили со всех сторон, и сквозь яростный рев стихии до него донеслись слова коменданта порта:
– Мы опасались, что потеряли вас навсегда, когда услышали крик! Как вы бледны! Где ваша веревка? Там, в воде, был кто-нибудь?
– Никого! – крикнул Эрик в ответ, ибо чувствовал: он никогда никому не сможет признаться, что позволил своему старому другу соскользнуть в море в том же месте и при тех же обстоятельствах, при которых тот ранее спас его самого. Он надеялся, что, единожды бесстыдно солгав, раз и навсегда положит конец этой истории. Свидетелей не было, и если уж ему суждено остаток жизни мысленно видеть перед собой то застывшее бледное лицо и слышать тот отчаянный вопль, – что ж, по крайней мере, никто другой об этом не узнает. – Никого! – повторил он еще громче. – Я просто поскользнулся на камне и уронил веревку в море!
Сказав это, он поспешил выбраться из толпы, стремительно ринулся вниз по крутой дорожке, добрался до дому и затворился внутри.
Остаток ночи он провел, лежа в одежде на кровати, не шевелясь и уставившись в потолок. Сквозь тьму он видел бледное мокрое лицо, блестевшее в свете молний, лицо, на котором радость узнавания сменяется беспредельным отчаянием, и слышал несмолкающий вопль, проникавший ему в самое сердце.
К утру шторм прекратился и все вокруг обрело прежний, приятный взору облик, только море все еще шумело, давая выход остаткам своей ярости. Наиболее крупные обломки разбившегося судна течение отнесло в гавань, а вода вокруг одиноко вздымавшейся скалы была усеяна фрагментами помельче. Кроме того, в бухту прибило волнами два трупа – капитана и какого-то моряка, которого никто в Пенкасле не знал.
Эрик навестил Сару только под вечер, да и тогда задержался лишь на минутку. Заходить в дом он не стал, а просто заглянул в открытое окно.
– Ну, Сара, – нарочито громко произнес он, и она уловила в его голосе фальшивые нотки, – готово ли подвенечное платье? Не забудь, в воскресенье! В воскресенье!
Сара обрадовалась столь легкому примирению; но, увидев, что буря миновала и страхи ее были безосновательны, она совершенно по-женски не преминула вновь поддеть Эрика тем же манером.
– В воскресенье так в воскресенье, – отозвалась она, не поднимая головы. – Если только в субботу не вернется Абель.
Затем, несмотря на затаенный страх, что ее импульсивный ухажер опять может разгневаться, она бросила лукавый взгляд на окно – но там уже никого не было: Эрик ушел, и Сара, надув губки, вернулась к работе.
Они встретились только в воскресенье, в середине дня, когда после третьего оглашения в церкви их имен Эрик приблизился к невесте с видом собственника, вызвавшим у нее одновременно удовольствие и досаду.
– Не торопитесь, сударь! – сказала она, отталкивая его под дружное хихиканье остальных девушек. – Будьте добры дождаться следующего воскресенья. – И, окинув Эрика насмешливым взглядом, добавила: – Это день, который приходит на смену субботе.
Девушки снова захихикали, а молодые люди разразились грубым хохотом. Эрик сильно побледнел и отвернулся, – как подумали окружающие, уязвленный их пренебрежением. Но Сара, знавшая больше, чем они, засмеялась, поскольку заметила торжество, которое промелькнуло у него в глазах, несмотря на гримасу обиды, исказившую его лицо.
Бо́льшую часть недели ничего не происходило; однако с
