— Что с ним такое? — спросил маркиз.
— Ах, барин! — закричала очнувшийся швейцар, вскакивая. — Ведь видел я собственными глазами, видел его, Алексея Аркадьевича. Только это я, значит, входную дверь запер и собрался электричество гасить, а он, откуда ни возьмись, возле меня. Глазищи-то у него ровно угли… Глянул он на меня, да и говорит:
— Здорово, старина! Что, узнал меня?
Одет он был точь-в-точь, как в гробу лежал, и в руках — букет чёрных ровно обожжённых цветов, а лицо-то бледное-пребледное, как у заправского покойника. Меня точно громом ударило. И что же? Вижу я, он по лестнице вверх поднимается, да забавно так, ровно скользит по ступеням, а ног не поднимает. Тут мне на ум пришло, не нечистый ли это. Может, молодой барыне какое зло причинить хочет? Побежал я за ним наверх и стал «Да воскреснет Бог» читать, а силушки-то нету, я и упал. А в сей момент слышу в столовой кричат, да ещё где-то; потом люди забегали, вот я и позвал…
— Почему же остальные кричали? — спросил маркиз.
— В столовой Антип с Никифором посуду в буфет убирали и тоже видели покойного барина, — докладывала экономка. — А мы с господином Клодом и с горничной беседовали. Вдруг это он, нечистый, пронесся, как вихрь, мимо нас, будто из барыниной комнаты, и лицо-то у него было такое мрачное, да злобное, точно у дьявола.
Не без труда удалось маркизу успокоить напуганную прислугу, которая готова была отказаться от места.
Он обещал поднять икону Казанской Божьей Матери, отслужить молебен с водоосвящением и заказать сорокоуст по Басаргину. Успокоенные его обещаниями, люди разошлись, а он вернулся в комнату жены, которую удалось привести в чувство лишь после долгих усилий.
На шее Киры видны были синяки от пальцев, но лично она ничего не видела. Её разбудило прикосновение ледяных рук, тащивших её с дивана, и вслед за тем она потеряла сознание. Кира была сильно истощена и, выпив успокоительных капель, уснула тяжёлым, глубоким сном.
После разговоров у маркиза, Малейнен с дочерью и зятем отправились прямо в тот домишко на Волковом, где некогда жила. Переговоры со сторожем были недолгими, наём состоялся, и старуха осталась в доме, а своих послала за вещами. Сев у окна, она мрачно задумалась; в том же положении нашла её вернувшаяся с узлами чета.
С наступлением ночи Малейнен велела дочери с зятем зажечь в печи, на шесте, можжевельник и читать указанные заклинания да стеречь, чтобы огонь как-нибудь не потух до её возвращения.
Было около полуночи, когда ушла она на кладбище. Ночь была холодная. Бурный, порывистый ветер гнал по небу сизые, дымные тучи, скрывавшие луну; лишь по временам пробивавшийся тусклый полусвет озарял громадную ниву мирного упокоения, и тогда из темноты выглядывали кресты и памятники.
Сделав большой обход, Малейнен вернулась в ту часть кладбища, которая прилегала к её избёнке. Эта сторона, как наиболее старая, была больше всего запущена. Могилы стояли заброшенные, кресты либо повалились, либо покосились, и кругом всё густо заросло травой и кустарником.
Полузакрытый обветшавшими деревьями, там стоял старый памятник в виде часовни. Чугунная, некогда окружавшая его решётка была уже сломана, каменные ступени разъехались, и старая дверь, хотя и запертая, едва держалась, по-видимому на ржавых петлях.
Малейнен достала из-под полы зажжённый фонарь и, вынув из кармана ключ, открыла дверь. Внутри всё было пусто. Когда-то здесь была икона и лампада, но образ исчез, а валявшиеся на полу осколки стекла только и указывали на бывшую тут когда-то лампаду.
При входе Малейнен послышалось глухое шипение, и из тёмного угла выскочила чёрная кошка. Подняв хвост трубой и изогнув спину, она глядела на колдунью горящими глазами, но та повелительно подняла руку, пробормотала несколько слов, и кошка пропала неизвестно куда.
Тогда Малейнен пошла в угол, разгребла кучу мусора, скрывавшего кольцо от подъёмной двери, открыла её и сошла по крутой лестнице в склеп.
Склеп был средних размеров, и в нём стояло два гроба, обитых когда-то бархатом с позументом, но всё это уже обветшало, и сгнившие доски почти развалились.
В головах одного из гробов сложен был кирпичный стол, на котором стоял семирожковый шандал с чёрными восковыми свечами. Старуха достала из-за пазухи склянку и палочку, затем зажгла свечи. Жидкостью она окропила весь склеп, и в воздухе послышался одуряющий запах серы, а затем, став между гробами и подняв руку с палочкой, она мерно запела на неизвестном языке.
Вскоре послышались сухие удары и треск, чёрная дымка заволокла всё внутри и стала сгущаться в облако, из-за которого вдруг вынырнул маленький горбатый уродец. Тёмное тело его было покрыто шерстью, плоские широкие ступни походили на копыта и на голове светились рожки. Гадкий ублюдок этот вскочил на один из стоящих гробов и уселся верхом.
— Здорово, кума! Что тебе от меня надо? — диким голосом спросил он, лукаво и злобно глядя на свою названную «кумушку».
— Здравствуй, Анаэль. Помощь нужна мне твоя в одном деле, запутанном, но очень прибыльном.
— Ага!.. Всё для жены того, кому мы шею свернули? Чего ещё этой негоднице понадобилось. Вышла за своего суженого и ничего, стало быть, больше требовать не смеет.
Малейнен рассказала коротко про своё условие с Кирой относительно её избавления от преследований Басаргина. Уродец внимательно её выслушал.
— Эх! Напрасно впуталась ты опять в эту глупую историю. Знаешь, ведь, что хозяин недолюбливает таких вмешательств. Уж он никогда не отдаст то, что своим считает.
— Помоги мне, Анаэль. Уж я тебе поднесу в награду кружку свиной крови.
— И рад бы тебе пособить, да… дело-то очень неверное. Что ж, впрочем, если ты непременно хочешь, пожалуй, попробуем. Только нам помощники нужны. Выбери кого надо из тех, что у тебя в погребе, да завтра в полночь приготовь им угощение; вот мы первый опыт и сделаем. А я постараюсь выпытать у хозяина, что надо, и завтра же надеюсь тебе ответ дать.
Он спрыгнул на землю. Послышался глухой грохот, потрясший склеп, и уродец исчез. Малейнен потушила свечи, взяла в руку фонарь и открыла проделанную в стене низкую дверь.
Дверь была прочно замкнута, и за ней открылся низкий и узкий, но длинный проход, который вёл в погреб довольно странного вида и гораздо больших размеров, чем склеп.
На земле и на полках стояли бутылки всевозможных размеров, но большей частью, четвертные и ведёрные. В погребе была ещё и вторая дверь, запертая на железный засов с громадным замком, который старуха и отпёрла.
За этой дверью оказался небольшой подвал, откуда был уже ход в кухню дома, где жила Малейнен. Но перед отъездом та тщательно замкнула и даже завалила соединительную дверь со стороны подполья дома. Кто бы ни нанял после неё дом, никто даже не заподозрит, что бок о бок имеется погреб, да ещё с такими загадочными припасами.
