Над ним нависла корпуленция Миры.
— Что это все значит, Эдди? Куда ты едешь? Скажи мне!
— Я не могу сказать тебе.
Мира не сводила с него глаз, размышляя, что сказать мужу и как поступить в этой ситуации. У нее мелькнула мысль запихнуть его в гардероб, привалиться спиной к дверце, и ждать, пока у него не пройдет дурь, но она была не в силах заставить себя сделать это, хотя, безусловно, это не составило бы ей труда: Мира была на три дюйма выше Эдди, а по весу превосходила его килограммов на сорок. Но она не могла ничего придумать и не находила слов: все это было так непохоже на Эдди. Если бы она вошла в гостиную и увидела, что телевизор с большим экраном парит в воздухе, она, возможно, так бы не удивилась и не перепугалась.
— Ты не можешь сейчас ехать, — услышала она самое себя. — Ты обещал подарить мне автограф Эла Пасино. — Ясно, что это была несусветная глупость, абсурд, но в таком положении даже абсурд в тысячу раз лучше, чем ничего.
— Ты все равно получишь его, — отозвался Эдди. — Тебе придется самой везти его на машине.
Эта ужасная перспектива в довершение всех страхов, метавшихся в несчастном, сбитом с толку сознании Миры, оказалась последней каплей. Она слабо вскрикнула:
— Я не могу, я никогда…
— Тебе придется, — сказал Эдди, осматривая свои ботинки. — Больше некому.
— Мне уже не подходит ни одна блузка. Так тесно — соскам больно.
— Скажи Долорес, чтобы она сделала посвободней, — неумолимо отвечал Эдди. Он отшвырнул две пары обуви, нашел пустую коробку и сунул туда третью пару. Хорошие черные туфли, но несколько заношенные, на работу ходить в них уже нехорошо. Когда зарабатываешь себе на жизнь тем, что возишь по Нью-Йорку богатых людей, многие из которых не просто богатые, а знаменитые, надо выглядеть безукоризненно. Эти ботинки потеряли вид… но Эдди подумал, что они вполне сгодятся для предстоящей поездки. И для разных хлопотных дел, которые на него обрушатся, когда он приедет. Может быть, Ричи Тоузнер…
Но тут в глазах у него потемнело от страха и к горлу подступил комок. Эдди с ужасом вспомнил, что, положив в чемодан чертову аптечку, он забыл самое главное — аспиратор. Он остался лежать на стереоустановке. Эдди захлопнул чемодан и запер его. Затем вернулся и посмотрел на Миру: она стояла в коридоре, прижав одну руку к горлу, как будто у нее была астма. Лицо ее было исполнено недоумения и ужаса, и если бы Эдди самого не переполнял страх, он, может быть, даже пожалел бы Миру.
— Что случилось, Эдди? Кто звонил? У тебя неприятности? Неприятности, да? Что за неприятности?
Держа в одной руке сумку, в другой чемодан, Эдди направился к жене, стараясь держать спину прямо, чтобы крепче стоять на ногах. Мира сдвинулась с места и закрыла своим телом проход. Эдди уже подумал, что она его не пропустит. И когда, казалось бы, он должен был неминуемо врезаться в эту живую преграду, уткнуться лицом в мягкие груди жены, Мира отступила в страхе. А когда, не замедляя шага, Эдди прошел мимо, она в отчаянии разрыдалась.
— Я не могу везти Эла Пасино, — всхлипывая, сказала она. — Я врежусь в дорожный знак или еще что-нибудь сделаю. Я знаю, что врежусь. Эдди, я боюсь!
Он посмотрел на часы, что стояли на столе у лестницы. Двадцать минут десятого. Незадолго до этого он звонил в аэропорт, и глухой голос дежурного сообщил, что он уже опоздал на последний рейс в Мейн. Последний рейс из «Ла Гвардия» был в 8.25. Затем он звонил в «Амтрек»; оказалось, последний поезд в Бостон — в 11.30. Он выйдет на Саут-стейшн, а там возьмет такси и доедет до Арлингтон-стрит, где находятся офисы компании «Кейл Код». «Кейл Код» и автомобильное агентство, где он работает, давно заключили соглашение о взаимных услугах. Достаточно было позвонить Батчу Каррингтону в Бостон — и проблема транспорта решена. Батч сказал, что Эдди выделят «кадиллак», так что поедет он с комфортом и даже с шиком. Во всяком случае, на заднем сиденье не будет торчать какой-нибудь пассажир и, отравляя воздух своей сигарой, спрашивать, не знает ли Эдди случайно, где здесь можно снять телку или зацепить коки.
«Поеду с полным комфортом, — подумал он. — С большим комфортом я мог бы проехать разве что на похоронном катафалке. Не волнуйся, Эдди, обратно тебя, возможно, повезут именно так. Правда, если соберут хоть какие-нибудь косточки».
— Эдди!
Двадцать минут десятого. Времени предостаточно. Можно и поговорить с ней, можно быть и поласковей. Да, было бы куда лучше вообще ничего не говорить, ускользнуть незаметно, а Мире оставить записку под одним из магнитов на дверце холодильника (Эдди всегда оставлял записки жене на дверце холодильника: не было случая, чтобы она туда не заглядывала). Уехать тайно, незаметно, совершить побег, конечно, нехорошо, но уезжать так, как сейчас, пожалуй, еще хуже. Все равно что снова уйти из дома. Он трижды уходил из дома, и всякий раз это было так тяжело! «Что такое дом?» — подумал вдруг Эдди. — Дом — это твое сердце. Я верю, что это так. Бобби Фрост сказал, что дом — это такое место, куда ты хочешь попасть, а попав, иногда обнаруживаешь, что тебя не выпускают».
Эдди стоял наверху лестницы, стремительный порыв угас; его переполнял страх, в горле стоял комок, дыхание вырывалось со свистом. Он смотрел на плачущую жену.
— Пойдем вниз — я расскажу тебе все, что смогу, — сказал он.
Эдди поставил чемодан с одеждой и сумку с лекарствами у двери в холле. И тут вспомнил, вернее, услышал голос покойной матери: она умерла много лет назад, но часто являлась его воображению, давая всевозможные советы.
«Ты ведь знаешь, стоит тебе промочить ноги, и у тебя обязательно насморк. Ты не такой, как все, Эдди. У тебя очень слабый организм. Тебе надо быть осмотрительнее. Вот почему, когда идет дождь, не забудь надеть калоши».
В Дерри всегда было много дождей.
Эдди открыл дверь чулана в холле, снял с крючка полиэтиленовый пакет, вынул из него калоши и положил в чемодан с одеждой.
«Вот умница, Эдди».
Они спустились в гостиную и стали смотреть телевизор, но тут он что-то забарахлил. Эдди подошел к телевизору, нажал кнопку, уменьшил экран: он был такой большой, что Фримен Макнил походил на огромное привидение. Эдди снял телефонную трубку и заказал такси. Диспетчер ответил, что такси подъедет через четверть часа.
— Ничего страшного, — сказал Эдди.
