Но сдаваться и поднимать лапки кверху Максим не собирался. Стиснув зубы, он боролся с машиной, с немецким пилотом и с самим собой. От перегрузок и постоянных усилий, которые приходилось прикладывать к потяжелевшей сверх всякой меры ручке управления самолетом, ныло все тело. В глазах темнело, и в какой-то момент он даже перестал понимать, где земля, а где небо. Фриц с каждым разом все увереннее заходил ему в хвост, и стряхивать его становилось все сложнее.
Дело было табак, но в голове Максима созрел безумный план.
Он дождался, пока немец в очередной раз сядет ему на хвост, и направил самолет в пологое пикирование, набирая скорость. Увидев, что цель уже практически не пытается уйти, фриц решил бить наверняка. Он подходил все ближе и ближе, его самолет занимал почти все зеркало заднего вида…
Точно в тот момент, когда застучал пулемет «мессера» и мимо «яка» помчалась первая трасса, Максим потянул рычаги выпуска шасси, закрылков, увеличил шаг винта и даже дал короткую очередь из пушки.
Маневр был на грани фола. А может, даже и за гранью. В первый момент самолет рвануло в пикирование, но к этому Максим был готов и заранее вытянул ручку управления на себя. Затем из-под днища раздался скрежет заклинивших стоек шасси, искореженных встречным потоком воздуха, закрылки тоже заклинило на середине хода. Самолет стало кидать из стороны в сторону самым непредсказуемым образом. Фюзеляж завибрировал, грозя развалиться на части.
Каким чудом удалось удержать машину на курсе, Максим впоследствии так и не смог объяснить ни другим, ни себе. Но самое главное – ему удалось!
Скорость начала стремительно падать, не ожидавший такого самоубийственного выкрутаса «мессер» со всего маху проскочил вперед. Все произошло так стремительно, что он даже не успел отвернуть. Вражеский самолет выскочил прямо в перекрестье прицела, пройдя так близко, что в какой-то момент Максим успел рассмотреть каждую заклепку на его корпусе, отблеск солнца на приборах в кабине и русую, покрытую шлемофоном-сеточкой голову немецкого летчика. В следующую секунду Максим надавил гашетку.
Торопливо застучали пулеметы, заухала пушка. Очереди распороли «мессеру» спину, разорвали обшивку на правом крыле. Брызнул осколками плексиглас фонаря. Самолет со свастиками на крыльях как будто споткнулся в полете, выписал корявый кульбит и, дымя, устремился к земле.
Та же участь ожидала и Максимов «як»: стремительно теряющий скорость, с заклинившими шасси и закрылками, еле-еле поддающийся управлению. Думать о сколько-нибудь приличной посадке не приходилось. Значит – надо прыгать.
Максим направил самолет в сторону фрицев – может, пришибет кого-нибудь из гадов. Быстро, но аккуратно спрятал Катину карточку, а после действовал строго по инструкции. Отстегнул ремни, подтянул к себе ноги, открыл фонарь кабины и качнул ручку управления от себя.
Самолет резко пошел вниз, и Максима вынесло из кабины. Хлопнул за спиной купол парашюта. Внизу были наши, так что единственное, о чем следовало беспокоиться, – чтобы оставшийся без пилота «як» дотянул до немецких позиций.
Март пока еще робко, неуверенно, но все явственнее напоминал о себе. Чаще выглядывало солнце, в воздухе пахло весной, сходили снега, обнажая влажную, черную землю.
Наши войска отжимали фашистов все дальше, уже год не было слышно звуков сирены. Возвращались семьи из эвакуации. Письма от Максима приходили редко, почта работала с перебоями, но это было неважно.
Катя знала, что все в порядке.
Обмененный на три месяца жизни медный прибор, похожий одновременно на компас и манометр, всегда был при ней. Никаких цифр, только три шкалы. Зеленая означала «все в порядке», желтая – «умеренный риск», а красная – «смертельная опасность».
Путь до Неглинной улицы теперь был легок.
Диамар Аристархович открывал дверь, наливал чай. Всегда настоящий чай, не просто кипяток. Горячий, крепкий, с сахаром. Молча пил, слушая Катю, и кивал каким-то своим мыслям.
За невероятную удачу нужно платить. Она привыкла. Не обращала уже внимания на смертный, высасывающий душу холод, и голос Юрьевой на пластинке обещал, что все будет хорошо.
«И в нашей жизни безмятежной, с тобою об руку пойду».
Соседки и подруги бегали высматривать почтальона, метались, молились, рыдали над похоронками. Катя была спокойна. Она знала, что с Максимом ничего не случится. Нужно только следить, чтобы стрелка не перескакивала желтую шкалу, и вовремя ходить к Диамару Аристарховичу.
Когда в апреле она обнаружила у себя раннюю седину, Катя даже не удивилась. Только убрала подальше зеркало, из которого на нее глядела смутно знакомая тридцатилетняя женщина.
Небо рвалось в клочья. «Эрликоны» молотили с земли так, будто от исхода этого боя зависела судьба всей Германии. Может быть, для немецких зенитчиков так оно и было, но Максим, как и все его однополчане, уже не сомневался, что судьба Германии решена.
Поэтому ярость защитников несчастной железнодорожной станции где-то на дальних подступах к Берлину его даже забавляла. Красная Армия весь день штурмовала этот крошечный пункт и к вечеру получила, наконец, воздушную поддержку.
Чувство близкой и осязаемой опасности приятно щекотало нервы. Уже больше года фашистская авиация не представляла для Максима никакого интереса. Не осталось у фашистов летчиков, могущих потягаться с ним на равных. А если и остались, то на рожон не лезли. Другое дело – зенитки.
Две бомбы под крыльями снижали скорость, замедляли реакцию. Максим аккуратно крутился на небольшой высоте вокруг цели, примеряясь, выискивая подходящий курс атаки. Как обычно, когда нашлась сложная задача, его звену выпала самая опасная часть. Подавить зенитки, обеспечить эффективную штурмовку цели.
На задание вышли четырьмя парами. Две пары с меньшим боевым опытом отвлекают, и две пары отчаянных ветеранов во главе с Максимом – штурмуют.
После того боя с «мессершмиттом» два с половиной года назад Максим окончательно поверил в свою небесную удачу.
Вечерами, по праздникам и во время дружеских посиделок его часто просили пересказать историю с «мессером». Однополчане восхищались, слушая, как промазал фриц, имея стопроцентное превосходство, как Максим вел бой с поврежденным управлением, как безрассудно он использовал все средства для торможения. Восторгам сослуживцев не было предела. Потом у него появились и другие удивительные истории. Летчик и сам от раза к разу все больше верил в свою исключительность.
Максим дал команду по рации, и отвлекающая четверка зашла на цель с противоположной от него стороны. Они открыли огонь издалека, надеясь больше на психологический эффект, и как только стволы «Эрликонов» повернулись к ним, прекратили атаку и взяли курс в сторону солнца.
