– Что случилось? – спросил он.
Майк принялся лихорадочно соображать что ему сказать.
– Я… Ну… Я обещал Мемо сходить на дедушкину могилу. Ну, понимаете, посмотреть не заросла ли она травой, остались ли с прошлой недели цветы и все такое. – Еще одно признание для будущей исповеди.
– Я подожду тебя, – ответил священник.
Майк покраснел и побыстрее отвернулся, чтобы отец Каванаг не заметил его румянца. Хорошо бы, чтоб он еще не услышал фальшивых ноток в его голосе.
– Гм… Понимаете, я бы хотел побыть там один. Ну, чтобы помолиться. – Святой Михаил, что он только несет. Ты хочешь помолиться и поэтому просишь священника уйти подальше. – Кроме того, я хочу нарвать в лесу цветов и могу немного задержаться.
Отец Каванаг посмотрел на заходящее солнце, которое подобно красному шару повисло над самым кукурузным полем.
– Но уже почти темно, Майкл.
– Я успею вернуться домой до темноты. Честно.
– Но до города еще почти миля. – В голосе священника ясно звучало сомнение, как будто он подозревал, что происходит что-то не то, но не мог понять, что именно его смущает.
– Нет проблем, отец. Мы с ребятами часто гулям в такое время. Мы ведь почти все время проводим в лесу.
– Но ты не задержишься здесь?
– Нет, – ответил Майк. – Только сделаю то, что обещал Мемо и сразу домой. – У него в голове промелькнула мысль, а мог бы отец Каванаг сам бояться темноты, но он тут же ее отбросил. Следующую секунду он колебался, не рассказать ли священнику всю правду об их подозрениях, о том что что-то нечисто со Старым Централом, и о исчезновении Тубби Кука, да и сказать о том, что он собирается всего лишь заглянуть в старую сторожку позади кладбища, где по слухам ночует Ван Сайк. Но и эту мысль он тоже отбросил, ему совсем не хотелось, чтобы отец Каванаг счел его психом.
– Ты уверен? – уточнил священник. – А то твои домашние думают, что ты поехал со мной.
– Они знают, что я обещал Мемо, – эта ложь далась Майку уже легче. – Я вернусь домой до темноты.
Священник кивнул и наклонился, чтобы открыть дверцу.
– Хорошо, Майкл. Спасибо за совместную рыбалку и беседу. Завтра будешь на ранней мессе?
Вопрос был чисто риторическим. Майк каждый день служил во время ранней мессы.
– Конечно, до завтра, – ответил он, закрывая тяжелую дверцу и наклоняясь к опущенному стеклу. – Спасибо за… – Он помолчал, не зная за что именно он благодарит священника. За то, что тот, хоть и взрослый, а говорит с ним как с равным? – Спасибо за то, что одолжили мне спиннинг.
– В любое время, – усмехнулся отец Каванаг. – В следующий раз мы с тобой отправимся на Спун Ривер, вот там водится настоящая рыба. – Он отсалютовал двумя поднятыми вверх пальцами, тронулся с места и через минуту исчез за следующим холмом. Майк немного постоял, выжидая когда рассеется пыль, в низкой траве вокруг его ног прыгали кузнечики. Затем обернулся и посмотрел на кладбище. Его собственная тень протянулась до самой черной остроконечной решетки железной кладбищенской ограды. Великолепно. А что если здесь сейчас сидит Ван Сайк собственной персоной?
Ему до этого и в голову не пришло, что это то ли сторож, то ли чернорабочий может быть здесь. В воздухе стоял густой запах зреющего зерна, и влажного июньского вечера. Место выглядело, звучало и ощущалось пустым. Майк потянул на себя невысокую калитку, открыл ее и вошел на территорию кладбища. Все его существо чувствовало и бежавшую впереди него его собственную тень, и скорбные очертания могильных памятников, и, особенно остро, оглушительное молчание, повисшее над ним после часов бесед.
Он и вправду остановился у могилы дедушки. Она находилась почти в самом центре кладбища, которое занимало площадь примерно в четыре акра, и памятник дедушки был четвертым от травянистой дорожки, делившей кладбище на две половины. Все О'Рурки были похоронены на этом участке, родственники его матери чуть ближе к забору с другой стороны, и дедушкина могила была ближайшей в этом ряду. Рядом виднелось пустое, заросшее травой пространство, которое, как Майк знал, было приготовлено для его родителей. И его сестер. И для него самого.
Цветы все еще были здесь, поникшие и увядшие, но все еще здесь. Их принесли в прошлый понедельник, в День памяти, вместе с крошечным флажком Американского Легиона. Родители приносили этот флажок каждый год в этот день и часто в мозгу Майка чередование времен года странно согласовывалось с тем, насколько выгоревшим был этот флажок. Дедушка когда-то был зачислен в Американский легион, но побывать на фронте ему не удалось, он всего лишь провел четырнадцать месяцев в мобилизационном лагере в Джорджии. Когда Майк был маленьким, ему часто доводилось слушать рассказы Мемо о военных подвигах друзей дедушки на полях сражений и у него сложилось твердое убеждение в том, что именно эта неудача серьезно повлияла на дедушку.
Сейчас цвета флага были яркими, красный был кроваво-красным, белый ослепительно белым над яркой зеленью травы. Горизонтальный свет низких фонарей делал все окружающее словно более выпуклым и ярким. Далеко отсюда, на ферме дяди Генри, расположенной примерно в четверти мили отсюда, мычали коровы и звук отчетливо разлился в спокойном воздухе.
Майк наклонил голову и прошептал про себя слова молитвы. Теперь, возможно, его слова можно будет не считать ложью. Затем он перекрестился и по тропинке направился к дальней стороне кладбища, где находилась сторожка Ван Сайка.
Впрочем, она была не совсем его, скорее это был старый сарай для инструментов, который уже многие годы стоял на кладбище. Располагался он у самого забора, отделенный от последнего ряда могил полоской скошенной травы. Хотя, как думал Майк, довольно скоро кладбище подступит к домику вплотную. Вечерние лучи солнца освещали небольшой участок западной стены и делали его похожим на кусочек масла.
Майк заметил, что на двери висит замок и прошел мимо, будто направляясь к лесу, обычному месту назначения всех мальчишеских походов, затем резко повернул обратно и нырнул в тень. Кузнечики слепо запрыгали вокруг его кед и под ногами зашуршала упругая трава.
С этой стороны в стене было окно – единственное окно всей сторожки – совершенно крохотное и находившееся примерно на уровне шеи Майка. Он подошел ближе, нагнулся и, заслонив глаза ладонью, заглянул внутрь.
Ничего. Окно было слишком тусклым, а комнатка – слишком темной.
Небрежно засунув руки в карманы и насвистывая, Майк обошел вокруг домика. Несколько раз оглянулся через плечо, на аллее никого не было. После того, как машина отца Каванага уехала, больше никого на дороге не появлялось. На кладбище царила тишина. Медленным малиновым шаром солнце уплывало вниз, за дорогу. Но пустое небо все еще горело огнем прекрасного иллинойского заката, светлый июньский вечер катился в сумерки, в темноту летней ночи.
