– Здравствуй, дорогой.
Он взглянул на нее, на свою Мизери, на свою любимую. Она стояла в дверях; ее роскошные каштановые волосы, отливавшие на свету темно-рыжим, рассыпались по плечам. Она все еще была болезненно худа, но на ее щеки, как заметил Йен, уже начал возвращаться румянец. В темных глубоких глазах отражался свет ламп, и они сверкали, как два бриллианта чистой воды на черном бархате витрины ювелира.
– Дорогая! – крикнул Йен и бросился к ней – как в тот день в Ливерпуле, когда все были уверены, что проклятие Безумкого Джека Уикершема сбылось и ее похитили пираты.
Миссис Рэмедж поспешно вспомнила, что недоделала кое-что в гостиной, и оставила их наедине. Надо заметить, удалилась она с улыбкой. Миссис Рэмедж также иногда не могла удержаться от мыслей о том, какой была бы их жизнь, если бы Джеффри и доктор приехали десятью микутами позже, или если бы не удался эксперимент по переливанию крови, которую так храбро предоставил в распоряжение доктора ее молодой господин.
– Ох, де-евочка моя, – бормотала она себе под нос, проходя по коридору. – И ду-умать об этом не сто-оит.
Этот разумкый совет Йен тоже давал себе много раз. Но и он, и экокомка уже уяснили, что бывают случаи, когда разумный совет легче дать, чем ему последовать.
А в кухне Йен прижал к себе Мизери, чувствуя, как оживает, умирает и оживает вновь его душа от запаха ее теплой кожи.
Он положил ладонь ей на грудь и почувствовал, как сильно и ровно бьется ее сердце.
– Если бы ты умерла, я бы умер с тобой, – прошептал он.
Она обвила руками его шею и поудобнее устроила грудь в его руке.
– Тише, дорогой, – зашептала Мизери. – Не говори глупостей. Я здесь… с тобой. Поцелуй меня! Если я и умру, то только от любви к тебе.
Он прижался губами к ее губам, его пальцы зарылись в ее каштановые волосы, и через несколько секунд в мире не осталось никого, кроме них.
Энни положила три машинописные страницы на столик у его изголовья. Он ждал, что она скажет. Он не очень волновался, ему было просто любопытно; он сам удивился той легкости, с которой вновь погрузился в мир Мизери. Конечно, это мир слезливой мелодрамы, и тем не менее возвращение туда было вовсе не таким неприятным, как он предполагал; возвращение, как оказалось, даже успокоило его, как будто он после долгого перерыва сунул ноги в старые любимые шлепанцы. Поэтому он раскрыт рот от совершенно непритворного, неразыгранного изумления, когда она сказала:
– Это нечестно.
– Как… Вам не понравилось?
Он не мог в это поверить. Да как же она могла полюбить предыдущие романы о Мизери, если ей не нравится этот? Он ведь пропитан духом Мизери почти до пародийности – добрая старуха миссис Рэмедж в пропахшем табаком чепце выходит из буфетной, Йен и Мизери обжимаются, как старшеклассники после школьной дискотеки, и…
Но теперь поразилась она.
– Не понравилось? Конечно же, мне понравилось. Это прекрасно. Когда он обнял ее, я заплакала. Я не могла удержаться. – Ее глаза действительно слегка покраснели. – А еще вы назвали моим именем няню Томаса… Это так мило…
Точнее, предусмотрительно, подумал он, по крайней мере я на это надеюсь. А кстати, подруга: сына я хотел назвать Шоном, но потом подумал, что слишком уж много придется вписывать этих сволочных «н».
– Тогда извините, я не понимаю…
– Конечно, не понимаете. Я не сказала, что мне не понравилось, я сказала, что это нечестно. Это обман. Вам придется переделать.
Боже, неужели он когда-то принимал ее за идеального читателя? Кретин. Надо отдать тебе должное, Пол, – когда ты ошибаешься, то ошибаешься на всю катушку. Постоянный Читатель превратился в Безжалостного Редактора.
На лице Пола непроизвольно появилось выражение сосредоточенного внимания, как бывало всякий раз, когда он разговаривал с редактором. Он сам называл это выражение «чем могу помочь, мадам?». Дело в том, что большинство его редакторов зачастую уподоблялись тем женщинам, которые, приезжая на автостанцию, говорят механикам, что какая-то непонятная штука стучит под капотом, что-то болтается под приборной доской и все это надо исправить, и чтобы работа, уж будьте любезны, была готова час назад. Выражение сосредоточенного внимания как раз уместно при разговорах с такими дамами, так как оно им льстит, а когда льстишь редактору, есть вероятность, что он не будет очень настаивать на своих завиральных идеях.
– Почему же обман? – спросил он.
– Смотрите. Джеффри поехал за доктором. Это верно. Так и написано в тридцать восьмой главе «Сына Мизери». Но вы же прекрасно знаете, что доктор не приехал, потому что лошадь Джеффри не смогла перескочить через забор вашего вонючего мистера Крэнторпа (я надеюсь, Пол, очень надеюсь, что в «Возвращении Мизери» этот грязный подлюга получит свое), так вот, Джеффри сломал ключицу и несколько ребер и в результате пролежал почти всю ночь под дождем, пока его не нашел проходивший мимо пастух. Так что доктор не приехал. Вы меня понимаете?
– Да.
Он вдруг понял, что просто не в состоянии отвести взгляд от ее лица.
Ему казалось, что она влезла в шкуру редактора – или даже соавтора – и готовится диктовать ему, о чем писать и как. Однако он ошибся. Доказательство тому – мистер Крэнторп. Она надеется, что мистер Крэнторп получит свое, но ничего не требует. Вполне очевидно, что она имеет власть над автором, в то же время она не считает, что ей подвластен сюжет. Но есть невозможные вещи. Наличие или отсутствие творческих способностей не играет роли; пытаться воздействовать на творческий процесс – все равно что отменять декретом закон всемирного тяготения или играть кирпичом в настольный теннис. Энни – Постоянный Читатель, но Постоянный Читатель не означает Постоянный Тупица.
