Даринда Джонс - Первая могила справа

— Да-да, дядя Боб мне все время об этом твердит, — кисло сказала я. Спор я проиграла. Несмотря на то что мне это не впервой, проигрывать я так толком и не научилась.

Гаррет последовал моему примеру — вскарабкался на изгородь высотой в два с половиной метра и приземлился намного увереннее, чем получилось у меня. Зато он наверняка не сможет завязать языком в узел черешок от вишни.

Мы припустили через открытый пустырь к складу. Я изо всех сил старалась не упасть и еще усерднее — не вцепиться в куртку Гаррета, чтобы удержаться на ногах.

— Я читал, что ангелы смерти коллекционируют души, — прошептал он на бегу. Было темно, хоть глаз выколи. Немного спасал лунный свет, но все равно бежать по пересеченной местности оказалось непросто.

— Своупс, — я старалась дышать ровно, чтобы он не догадался, что я запыхалась, — вокруг меня толчется и отравляет мне жизнь множество душ. Зачем мне собирать всякую гадость? Даже если бы я их коллекционировала, куда бы ставила банки с душами?

Он не ответил. Мы пробежали стоянку и выбрались на зады здания без окон. К счастью, на нем не было камер слежения. Но по ровному свету, заливавшему края крыши, я догадалась, что она стеклянная. Если я взберусь наверх, то смогу посмотреть, что творится внутри. Конечно, подглядывать нехорошо, но мне нужны улики, которые подтвердили бы информацию.

Гаррет потащил меня за мусорные ящики, и я наткнулась на водосточную трубу, которая вела на крышу. Для прочности труба крепилась к стене железными скобами, расположенными сантиметрах в тридцати друг от друга. Отличная опора для ног.

— Эй, подсади меня, — прошептала я.

— Что? Нет, — возразил Гаррет, с подозрением оглядывая трубу, но тем не менее подтолкнул меня к ней. — Я сам полезу наверх.

— Я легче, — уперлась я. — Тебя она не выдержит. — Хотя спорила я главным образом ради самого спора, труба действительно выглядела хлипковато. А ржавчины там было больше, чем в закате над Нью-Мексико. — Я залезу наверх и загляну в окно в крыше. Внутрь мне, скорее всего, забраться не удастся, но, быть может, получится найти дыру. Или проделать, — заключила я, размышляя вслух.

— Тогда эти негодяи сделают дыру в тебе. В твоей дурной голове. А то и две, судя по предыдущему опыту.

Я изучала трубу, а Гаррет тарахтел что-то невразумительное о дырах и опыте. Я решила не обращать внимания на его слова. А когда он закончил, обернулась к нему.

— Ты вообще понимаешь по-английски? Подсади меня, — рявкнула я, когда он озадаченно нахмурился.

Оттолкнув его плечом, я обеими руками обхватила трубу. Он раздраженно вздохнул, шагнул ко мне и взял за задницу.

Испытала ли я возбуждение? О да. Но вот момент он выбрал неподходящий.

Я хлопнула Гаррета по рукам:

— Что ты делаешь, черт возьми?

— Ты просила тебя подсадить.

— Именно. Подсадить, а не облапать.

Он замолчал и смущенно уставился на меня.

Что тут скажешь?

— Сложи руки в горсть, — велела я, пока он не начал ко мне приставать. — Подсадишь меня до первой скобы, а дальше я сама.

Он неохотно сложил руки и наклонился. Я захватила с собой черные перчатки, подходящие по цвету к моему наряду. Натянула их, поставила одну ногу в сложенные ладони Гаррета и подтянулась до первой скобы. Это было довольно просто — все-таки Гаррет очень сильный, — но вот вторая скоба далась мне нелегко. Острый металл врезался в перчатки, и у меня тут же заболели пальцы. Я старалась удержаться на трубе, поставить ногу и подтянуться до следующей скобы. Как ни странно, хуже всего пришлось локтям и коленям: ими я, как рычагом, опиралась о железную стену ангара, оскальзываясь и извиваясь намного чаще, чем следовало.

Спустя целую вечность я перевалила через край крыши. Металл впился мне в ребра, причиняя мучительную боль; казалось, он смеется надо мной, приговаривая: «Чего застряла?» Я рухнула на крышу и с минуту лежала неподвижно, удивляясь, что подъем оказался гораздо труднее, чем я предполагала. Утром у меня будет болеть все тело. Если бы Гаррет хоть немного был джентльменом, он бы влез по трубе вместо меня.

— Ты в порядке? — прошептал он в рацию.

Я попыталась ответить, но пальцы свело, как клешни, из-за того, что я мертвой хваткой цеплялась за скобы, и я не смогла нажать кнопочку сбоку рации.

— Дэвидсон, — прошипел он.

О господи. Я с силой расцепила пальцы и вытащила из кармана куртки рацию.

— Все в порядке, Своупс. Валяюсь вот, жалею себя. Подожди минуту, ладно?

— У нас нет ни минуты, — ответил он. — Двери опять открылись.

Я не стала тратить время на ответ. Перекатившись на бок, встала на ноги, присела на корточки и подползла к окнам в крыше. На самом деле это были оранжерейные стекла, но старые и потрескавшиеся, и я обнаружила в них немало дыр, сквозь которые можно было заглянуть внутрь. Но чтобы рассмотреть, что творится внутри, мне фактически пришлось лечь на стекло. Сквозь одну из трещин пробивалась тонкая полоска света; я склонилась над ней, опершись на дрожащие руки и обхватив стекло. Если железная рама выдержит, подумала я, то я не полечу сквозь крышу вниз. И это было бы здорово.

Я заглянула внутрь и увидела, что из склада выезжает фургон. Двое мужчин засовывали в коробки документы и папки со старого стола. Кроме этого стола, в помещении площадью не меньше четырех тысяч квадратных метров, как ни странно, больше ничего не было. Ни фантика, ни окурка. Мои опасения подтвердились. Хозяин склада, кто бы он ни был, моментально очистил его, стоило Карлосу Ривере встретиться с Барбером.

У меня по-прежнему дрожали руки, и я горько сожалела о съеденных тако и выпитой коле. Литр есть литр. Диетическая или нет, весит кола одинаково. Чего уж овцой прикидываться.

Я осторожно сползла по железной раме, репетируя речь, которую произнесу перед дядей Бобом на тему «Я же тебе говорила!». Склад был пуст. Да, точно так, как я и говорила. Я знала, что права, но… Ладно, дядя Боб, не надо, ты меня смущаешь. Нет, правда, хватит. Я не шучу.

И как раз в тот момент, когда представляла, как, состроив недовольную гримасу, повторю речь о том, насколько же все-таки была права, на торжественной церемонии награждения Самых Умных и Предусмотрительных, я краем глаза уловила какое-то движение. Что-то мелькнуло в воздухе — вероятно, кулак, — и моя челюсть едва не треснула от боли. «Ни фига себе!» — пронеслось в моей голове, и сквозь стекло в крыше я грохнулась вниз.

Впервые я увидела его в тот день, когда появилась на свет. Полы его плаща с капюшоном величественно развевались, точно тень листвы, которую волнует легкий ветерок. Наклонившись, он смотрел на меня, пока доктор перерезал пуповину. Я знала, что он смотрит на меня, хотя и не видела его лица. Он прикоснулся ко мне, когда акушерки меня вытирали, но я не видела его пальцев. Грудным хриплым голосом он нежно прошептал мое имя, хотя я не расслышала ни слова. Вероятно, потому, что, выселенная из материнской утробы, орала во все горло.