Для глаз коренного арясинца все китайцы выглядели стариками, — хотя старик из китайцев оказался на самом деле только один. Так выглядели даже юные: была среди беженцев молодая пара, Иван и Степанида Ло, жили они сперва, как все, в общей фанзе. Однако когда Степанида принесла разом четверню, да оказались все новорожденные девки, — для местной газеты это была сенсация, дали им квартиру в новостройке, в дальнем конце Жидославлевой улицы, — к расположенному на севере Арясина кладбищу этот конец был ближним. А поскольку именно в тот период власти российские, за ними же следом и арясинские, повально увлеклись новостройками, и новоселы, неосмотрительно ликуя, меняли все старое на все новое, на свалках встречались удивительные вещи, и немалая часть их откочевала в облюбованную китайцами «пятистенную фанзу».
Изба же эта, когда-то богатая и не так уж тогда близко расположенная от кладбища, долго стояла ничейная, — наиболее целые деревянные части ее порастащили почитатели журнала «Сделай-ка, милок, сам!». Изба медленно разваливалась, и к тому времени, как приглядели ее китайцы, клонилась во все стороны сразу, каждой из своих пяти бревенчатых стен, — давно уже никто на эти останки не претендовал. Испросив согласия на заселение у местных властей и получив «добро» (одновременно недоуменное и облегченное — думать не надо, где этих лишних селить), китайцы взялись за дело бодро: подправили фундамент, соорудили крыльцо из речных камней, затянули окна промасленной бумагой, прирастили к пятой стене террасу. Ее китайцы выстроили на свой манер, — второй этаж фанзы использовался в основном летом, так как пол его был слишком ветхим, чтобы ставить серьезную печь, — однако поставили и там легкую печь типа буржуйки с трубой, выходящей прямо в пятую стену, на террасу, — отчего та годилась не только для отдыха, но, скажем, и для копчения маринованной свинины. Ко времени коронации нынешнего российского государя фанза приобрела вид невообразимый, живописный и оригинальный. Что греха таить, веранды, пристроенные к иным домам, теперь нередко назывались в Арясине «китайскими».
Так обзавелся Арясин своим Чайна-Тауном. Слова такого в городе никто применительно к фанзе не употреблял, да и знал его едва ли, потому что приросла к ней в качестве имени собственного кличка «Гамыра». В принципе весьма устаревшее это слово некогда обозначало на Дальнем Востоке определенный напиток — китайскую грубую водку, хану, вскипяченную с брусничным вареньем. Сивуху эту китайцы гнали неизвестно из чего, а варенье в него клали и вправду брусничное: всякой ягоды на болотах к северу от Арясина было — завались. Но собирать ее китайцы боялись, не китайское это дело — бродить по русским болотам, да и ходить на лучшие брусничные места, на Оршинский Мох, получалось для них далеко. Так что на бруснику с китайцами иной раз и поменяться можно было: принесешь корзинку ягод, фунтов на десять — получишь большой стакан горячей гамыры. Второго не дадут: потому как знают китайцы, что после второго придется им тебя спать в своей фанзе укладывать. А им самим тесно.
Конечно, таща всячину со свалок в свою «Гамыру», китайцы думали, что это жилье временное, до тех пор только, как найдут они дорогу из Арясина, но годы шли, а вещи все-таки служили и так на своих местах устоялись, что и менять что-либо казалось делом не очень-то нужным, по крайней мере — не спешным. Да еще выяснилось, что Арясин из Волги китайцев к себе заманил, а назад не выпускает. Кто-то из китайцев попробовал податься в Тверь, пытались они ездить и в Клин, но получилось так, что их, как и некоторые семьи кружевниц, Арясин «водит»: сколько ни ходи, ни езди — а все вернешься домой, к фанзе-пятистенке. Китайцы смирились и взялись за привычные от века промыслы. В частности, настропалились выводить пятна с кружев, если кто по пьяному делу их загваздать чем ни то умудрялся. Хорошему клиенту такие кружева не всучишь, но среди клиентов не одни лишь хорошие попадались, и получалось — есть людям и от китайцев польза. К тому же опийный мак тут расти отказался, и если каким наркотиком китайцы могли отравить местное население, так только полугаром либо просто сивухой, а этим кого ж на Руси удивишь — это тебе не химчистка и не прачечная.
Меж тем мёр на свете народ, в том числе и арясинский, и к концу семидесятых годов кладбище подошло к пятистенной фанзе вплотную. Кладбищенское начальство вкупе с городским стало предлагать китайцам, уже вполне завоевавшим в Арясине некое положение, варианты переселения, к примеру, в Упад, но китайцы отказались — соглашались выехать только за исторические пределы Арясинского княжества, а этого им ни кладбищенские, ни городские власти устроить не могли — как устроишь, когда сам Арясин не выпускает? Ну, посерчали, потаскали в суд, тогда еще народный-советский, навручали повесток, погрозили бульдозером, — хотя тот проехать на кладбище заведомо не мог, — но китайцы прочно стояли, сидели и лежали на своем, а вместе с ними стояла и пятистенная фанза, стояла и обрастала могилами, образовавшими вокруг дома как бы вторую, а потом и третью изгородь, — пока совсем не скрылась среди железных, крашеных в зеленое прутьев, шишечек, плит, памятников, крестов, тянущихся к небу деревьев и колоссальных баков с кладбищенским мусором. Чуть ли не сами китайцы дали этому безобразию название — «Малая Великая стена». И дороги нормальной к дому не было. Так, тропка в след шириной.
Внутренний забор фанзы состоял из врытых в землю, окрашенных и весьма искусно переплетенных лозой водопроводных труб и батарей центрального отопления; напротив огорода торчал кран типа «ёлочка» носиком кверху — на носик китайцы вешали «курму», то есть одежду, когда ковырялись на участке. Здесь же, чуть в стороне, выходила труба с еще одним краном, по которому в самом деле бежала вода, — отведенный от кладбища кусок летнего водопровода, — под краном этим стояла всегда полная рыже-зеленая чугунная ванна, обложенная камнями, скрепленными смесью глины и ворованного цемента, — красиво получилось, почти бассейн. На зиму, правда, наполняли ванну не водой, а навозом, причем всяким, не очень его сортировали-то, хотя плотно прикрывали сверху кусками рубероида. И от удобрения столь доброго, и от тщательного китайского ухода заброшенные кусты и деревья расплодоносились вовсю, старые яблони — и те цвели, а уж новопосаженные груши тем более. Помимо сада и ванного бассейна, завели китайцы огородик: пять грядок с морковью и зеленью, еще грядка — в память о родине — с гаоляном, а все прочее место занимал овощ вполне русский, картошка. В летние месяцы из болотной брусники, а также из гаоляна варилось в дальнем углу сада под старой яблоней бесконечное варенье в медном, на свалке найденном тазу, и осы вились над пенками.
